– Жив ли ребеночек-то? – с надеждой спросил следователь, подходя ближе.
– Не могу понять. – Доктор приставил стетоскоп к маленькой грудке. – Кожные покровы в норме, хотя на ощупь холодные, положение головы и конечностей естественное, свойственное новорожденному. Движения грудной клетки не заметил, сердце, кажется, не прослушивается. Вроде есть что-то, а может быть, просто у меня в ушах кровь стучит.
– Уморили-таки маленькую душеньку, – тяжело вздохнул Востряков.
– Да, похоже, так, – подтвердил Вирхов, быстро и незаметно для окружающих обежав взглядом по сторонам, затем вновь воззрился на младенца. – Признаков жизни не наблюдается, дыхания нет, ручки-ножки не шевелятся. Новорожденный?
– Мальчик, новорожденный, родился живым, похоже на переохлаждение, признаков насильственной смерти нет, – ответил Клим Кириллович, все еще пытаясь обнаружить в младенце хоть какие-нибудь проявления жизни. – Как ни жаль, будем вносить в протокол. Господин доктор, вы дадите свое заключение?
– Видно, ребенок был не жилец на этом свете. Я напишу заключение. Хотя, не скрою, что-то меня тревожит, – признался нехотя Клим Кириллович.
– Ничего удивительного. – Следователь сердито сжал свой маленький рот. – Еще бы, такая ночка, тут не то что встревожишься, а вообще голову потеряешь. Напишите свое заключение, мы приобщим его к протоколу. И – прошу вас считать себя свободным от нашего общества. Труп найденыша мы отправим в морг Обуховской больницы. Сегодня же приступим к розыскным мероприятиям. Благодарю вас за помощь.
Доктор Коровкин собрал свои медицинские принадлежности в саквояж, надел пальто с бобровым воротником и шапку, их уже держал наготове – в знак благодарности и уважения – сам Егор Тимофеевич, еще раз бросил невольный взгляд на неподвижного младенца.
– Позвольте, господа, откланяться. Был рад помочь.
И прежде чем направиться к дверям, он зачем-то протянул руку к уголку пеленки и прикрыл ею маленькое тельце несчастного.
Дома Клим Кириллович кратко ответил на расспросы не спавшей и дожидавшейся его тетушки Полины, выпил стакан теплого молока, заботливо приготовленного ею, и лег в постель. Он был почти абсолютно спокоен, хотя знал – в истории, невольным участником и свидетелем которой он стал в эту рождественскую ночь, было что-то не так. Ему казалось, что от его внимания ускользнуло нечто важное. Хотя подкидыши в России – дело привычное, но в данном случае сам способ совершения преступления, сам метод избавления от ребенка, сопряженный с изощренным безбожным цинизмом, наводил на мысль о том, что подкидыш этот был необыкновенный.