Лив саркастично улыбнулась и проговорила:
— А под сиденьем смотрел?
Охранник послушно сунул голову под себя, и тут Лив разжала ладонь, показывая ошалелым Джонни и Джессике ключи, которые она незаметно стащила из кармана охранника, пока говорила с ним о погоде, и резко кинула их в массивную, нагнувшуюся спину со словами:
— Запомни, дубина Бобби, глаза тебе еще понадобятся! А вот зажигалочку, пожалуй, оставлю себе… — задумчиво проговорила она, разжав вторую руку и показывая всем серебристую, с черепами и гравировкой, зажигалку, которая лежала в другом кармане Бобби. Тот в шоке и испуге смотрел на Лив, затем сглотнул и завел машину, глухо проворчав:
— Спасибо, мисс Мартинес, как вам будет угодно. — и шепотом добавил:
— Чтоб ты в аду поджарилась вместе со своим папашей, стерва…
Лив услышала и это, хотя кроме напарника и самого Бобби этого никто не слышал, и громко расхохоталась:
— Я все слышу, громила! Ай-яй-яй! — она поцокала языком и погрозила совсем струхнувшему и как-то вжавшемуся в сиденье мужику пальчиком.
Джессика и Джонни шокировано смотрели на Лив, а затем разразились громким смехом.
— Оливка! Ну ты даешь! И как у тебя это получилось? — хохотал Джонни.
— Лив, ты что, воруешь? — удивленно и немного строго спросила сестрица, но снова глянув на пришибленного Бобби, расхохоталась.
Оливия пожала плечами, играя с новой зажигалкой.
— Слушай, малышка Лив, ты точно прибыла сюда, чтобы дарить мне сказочное настроение! — обаятельно проговорил Джонни и Лив ощутила прилив удовольствия, но, конечно, не показала этого. — Да еще и красотка, похожа на Белоснежку! Можно я тебя…
— Джонни! — остановила его Джессика, уже не скрывая ревности, и тут же поспешила сменить тему. — Оливия, расскажи о себе?
Лив посмотрела вперед, увидев гигантскую автомобильную пробку на выезд из аэропорта, и поморщилась. Она вообще не любила говорить о себе… Тем более рассказывать особо было нечего… Шестнадцать лет в пансионате для девочек, одиночество, злость… Но сестра так тепло смотрела на нее, а Джонни с таким восхищением пялился на ее ноги, впрочем, с тем же восторгом он потом слушал ее рассказ, так что она, продолжая играть с зажигалкой, скороговоркой заговорила:
— Всем привет, я Оливия Эйден Мартинес, мне двадцать два и родилась я в Нью-Йорке. До шести лет у меня была нормальная семья, как, впрочем, и я сама, ну если считать нормальным папу мафи-барона и маму мафи-королеву, а потом случилось убийство моей мамы, и отец послал меня куда подальше, а дальше Сицилии он видимо стран просто не знает, хотя в Сибири мне понравилось бы куда больше! Я провела шестнадцать лет в закрытом пансионате для девочек-сирот, девочек — малолетних преступниц и просто девочек, проживая в комнате с токсикоманкой, которая не могла жить без запаха чужого мыла. Да, именно чужого, а не своего! Так что я научилась в совершенстве тырить вещи именно у нее, и моя карьера началась с клубничных конфет моей наставницы леди Франчески… Но это довольно скучно. В детстве я была похожа на маму, а сейчас больше напоминаю разъяренную кобру. Я угрюмая, нелюдимая, терпеть не могу дружбу и постоянно влипаю в неприятности. Мой пятый психотерапевт сказал, что у меня большие проблемы с контролем гнева после того, как я захотела отрезать ему уши ножичком для бумаг. Из-за того, что я вечно была наказана, по выходным мне, как неуравновешенной злючке, в основном, было запрещено выходить с территории пансионата, так что вещи себе я заказываю по интернету… Я могу врезать, могу обмануть, могу сломать шею, и моя шкала гнева насчитывает от одного до двенадцати баллов, после которых я уже за себя не отвечаю. Мой шестой психотерапевт сказал, что у меня душевная травма на почве гибели матери и отсутствия рядом родных людей, отчего я никак не могу отойти… Дальше его речь прервалась, потому что я проткнула ему ладонь ручкой. Я ненавижу поп корн и обожаю сладости… И, да, я занималась художественной гимнастикой все эти годы, чтобы, в случае чего, одним ударом прибить любого ублюдка. Конец!