– «Да! Это моё?!» – удивился поэт.
– «Конечно, твоё!» – подтвердил голос.
– «А где же всё это? Я что-то не припомню!».
– «А это у тебя записано в других стихотворениях и в других местах!».
Платон начал было судорожно соображать, где могли бы находиться его записи с этими строчками, но неожиданно испарившееся изображение и, главное, голос отвлекли его. Поэт замер, вслушиваясь в новые строки, лившиеся на него откуда-то сверху. Лишь на третьем четверостишии он вдруг сообразил, что стихи ему опять диктует Бог!
Надо же?! Опять началось! Надо встать и записать! А так не хочется вставать и пробуждаться от такого сладкого до этого сна! – роились в его голове противоречивые мысли.
Но поэт заставил себя подняться и выйти на кухню. Всё ещё пребывая в каком-то сомнамбулическом состоянии, он включил свет, достал листки бумаги и чёрную гелиевую ручку, и стал записывать пришедшее в голову.
Что интересно, появление этого странного голоса и его человеческое обличие совершенно не удивили Платона, были восприняты им, как само собой разумеющееся, естественное. И Платон сам на себя удивился за это.
Тем временем строчки сами собой текли, образуя четверостишия. Записав очередные из них, Платон ложился, но почти тут же вставал от навязчивого и снова шёл на кухню записывать, кое-что по пути забывая. И так продолжалось несколько раз. Наконец он почти проснулся и решил посидеть за столом подольше, как бы вымучивая из своего подсознания, ещё им не выданное, но уже созревшее. Мысли стали стройнее и логичнее. В результате родились, одно из другого вытекающих, два стихотворения.
Проснулся рано поутру:
Явилось озарение.
Вскочил скорее я к перу…
Готово, вот, творение:
Про День Победы Бог просил
Меня скорей запомнить.
Я многих строк не уловил.
Вот удалось что вспомнить:
Отец мой с Запада пришёл,
А мать привёз с Востока.
Войну с японцами прошёл,
Вернувшись издалёка.
И не вина его ведь в том,
Что был он белорусом,
Да западным ещё при том.
К тому же не был трусом.
Ведь установка всем была,
Чтоб западных на Запад
Не посылала та война.
Для них Восток был опыт.
Вернувшийся в Москву герой
С медалью «За отвагу»,
Им не считал себя, порой
Читая войны «сагу».
А символом её в Москве,
Как в подсознанье русский,
Всегда считал отец везде
Вокзал свой Белорусский.
И в память об отце своём,
О тех, кто был «на поле»,
Продолжу и в стихе моём
Я о вокзала доле.
Платон решил первое стихотворение назвать «Ночное озарение», и под общим названием «Дилогия о Победе» объединить его со вторым стихотворением.
Белорусский вокзал
Лишь один к девяти.