Громкий крик!
Из ямы вскидывается что-то белое, ревущее, почти и не человек.
Пронзительный вопль несется промеж сосен.
Тотчас мелькает черная рука. Вцепившись в белое плечо, тянет вниз.
Я мысленно продолжаю эту руку, рисую плечо, шею, грудь. И словно вижу ее сквозь горку мха. Я целюсь и бью пулей по моховой куче — насквозь.
Взлетают зеленые брызги.
Я раскрываю ружье, эжекторы выкидывают гильзы — обе. Вставляю другие и двигаю предохранитель. Вскакиваю, бегу резкими зигзагами.
Грохот — мимо.
И, словно вспыхнув, передо мной вырастает фигура.
Она представилась мне громадной, бело-черной.
Их — двое!
И я ударил дуплетом, двумя быстрыми выстрелами. Как топором рубанул.
И бело-черное раскололось, черный и белый сунулись в разные, каждый в свою, стороны.
...Кончилось.
Я стоял пошатываясь. И почему-то все спрашивал:
— Еще хотите? Хотите?..
Старец умер легко и сразу. Но до чего же тяжело умирал Яшка! Сколько кошачьей цепкости было в его сухом, маленьком теле. И все тянулся дергающимися пальцами к карабину.
А я — смотрел. Я прилип глазами. Какие лица...
И кровь... На мху — просыпанной ягодой. На их одежде — пятнами, на сосновом выворотне — мелкими брызгами.
...Я бросил ружье и пошел к Николе. И все спотыкался, и сосны вокруг меня кружили хоровод.
Нашел его не сразу — долго бродил взад-вперед. И что меня поразило в нем до испуга, так это тихое, спокойное его лицо, с какой-то умиротворенной и довольной улыбкой.
Сначала я как будто одеревенел, и в голове кружилось все одно и то же — не может человек убивать человека, не может. Потом я словно лежал в едком, щиплющем глаза тумане и все твердил свое: не может, не может, не может.
Может!
Но все-таки что-то нужно было сделать для Николы. Что же?
Я поднял Николу, положил удобнее. Под голову нагреб мха.
Согнал рыжего муравья, щупавшего сомкнувшиеся его веки своими беспокойными усиками.
Потом сел рядом. Сидел и все смотрел на Николу. Но теперь я не узнавал его. Исчез блеск жизни, смех, слова, все то, что одевает лицо человека.
Оно было голое.
И только сейчас я увидел спокойную строгую красоту Николы.
Он был необычайно, потрясающе хорош собой. Прекрасный, невысокий лоб с двумя буграми. Изящной формы небольшое ухо. Прямой нос. Красиво вылепленные губы.
Я думал о том, какое, наверное, было счастье женщинам любить и ласкать это удивительное лицо.
Как они страдали, теряя Николу...
Но уже резко чужое проступило в его лице — смерть!
Впервые я увидел, ощутил, почувствовал смерть так близко.
Рядом!
Губы мои задрожали, задергались, горло сжалось. Тогда я осторожно прикрыл лицо Николы своей кепкой и пошел к тем, двум...