Кейт немного неловко, но уверенно приподнялась, мягко лавируя в движениях его губ и языка, что бы ее сопротивление не было слишком явным. Она обхватила пальцами одной руки его шею у скулы, другую положила на впалую потеплевшую щеку и подалась вперед.
Напор Насмешника дрогнул и проломился, будто хрупкий весенний лед, и Кейт словно вошла в него, в его чувства.
Темный Циркач не сопротивлялся, отклоняясь назад в мягком безволии, будто это она теперь стала мужчиной, а он — женщиной. Свет из окна упал на левую половину его лица, выбеливая еще больше кожу, и без того белую, словно муку, но в тоже время выявляя мелочи, которые делали его настоящим мужчиной из плоти и крови, а не персонажем страшных историй: ее естественный блеск, пару мелких шрамов, линии вен на шее и тонкие волоски у линии роста волос.
Но когда она прекратила целовать его, он снова впился в ее губы твердо и словно с деликатным скольжением, вынуждая Кейт подчиниться и откинуться на подушки. Но несмотря на это она все еще чувствовала эту возбуждающую мягкость, тень которой скользила в натиске его губ и языка.
Ночной свет блестел на черных, вьющихся, напомаженных волосах Циркача Ужасов, завязанных в хвост. Руки Кейт упирались в его грудь, которая была твердой и мощной, но без рельефа — Насмешник сочетал в себе худощавость, и вместе с тем — силу.
Его плащ укрывал его и Кейт, как черное одеяло. Колено Насмешника, немного вынесенное вперед и согнутое, мягко прижималось к ее бедру.
Когда Насмешник отстранился, Кейт положила ладони на его щеки и осторожно прикоснулась своими губами к его, приоткрывая их. Она ощутила, как его руки задрожали, будто больше не могли держать его тело над кроватью.
У него были тонкие губы и несколько вытянутые, заостренные зубы. И твердый, сильный язык.
Но она не могла не заметить неловкость, даже робость Насмешника, которая странно сочеталась с его угрожающим и странно причудливым обликом. И снова эта тающая мягкость.
Кейт ощутила, что в чем-то сломала ожидаемый сценарий "невинность-порок".
Она почувствовала, как одна рука Насмешника опустилась куда-то вниз и Кейт услышала звон пряжки ремня и звук расстегнутой молнии-зиппо.
Спустя пару мгновений другая рука легла под ее спину, приподнимая Кейт над постелью. Она открыла глаза, отпуская его губы. Глаза Насмешника были такими, какими их Кейт представляла: темные, в них сверкали искры какой-то отреченности и сейчас, уже не в воображении — вельветовой, с рубиновыми всполохами опасной страсти.
Он сел на постели, увлекая за собой Кейт и, освободив ее от пижамных штанов и белья, опустил на свой член, который торчал из его штанов будто длинный белый шип.