— Вот сволочи! — ругнулся Орлов. — Еще конгресс не открыли, а уже норовят надуть…
По взаимной договоренности сторон конгресс было решено открыть двадцать седьмого июля.
За полчаса до начала первой конференции в русском и турецком лагерях звонкоголосо пропели трубы, и оба посольства церемонно двинулись с двух сторон к залу для переговоров.
Несмотря на преклонный возраст, Осман-эфенди ехал верхом; одежды надел самые богатые, в руках держал трость с массивным набалдашником из чистого золота; лошадь, его, покрытую расшитой серебряной нитью попоной, вели под уздцы слуги в широких красных шароварах и коротких зеленых куртках; тридцать таких же живописных слуг мерно вышагивали впереди посла, столько же — замыкали процессию. (Яссини-заде остался в лагере: в седле он держался плохо, а идти пешком вместе с прочими чиновниками посчитал зазорным для своего посольского достоинства.)
Осман полагал, что его свита будет выглядеть красочно и внушительно. Но увидев посольство русское — прикусил от зависти губу.
Впереди процессии россиян, вальяжно развалившись в седлах, двигался эскадрон гусар в щегольских белых ментиках с серебряными шнурами, за ним — сто пятьдесят пажей, наряженных в яркие расшитые Ливреи. Орлов и Обрёсков ехали в ослепительной карете: белый империал покрыт затейливыми золочеными разводами, шестерка специально подобранных белоснежных лошадей взбивала копытами желтый песок. Следом ехали еще четыре кареты, в которых расположились свитские офицеры, секретари, переводчики.
У зала обе процессии остановились.
Осман, сдавленно кряхтя, слез с лошади и, поглядев на русских послов, почти одновременно вышедших с разных сторон кареты, снова испытал тоскующую зависть.
Орлов был похож на умопомрачительной красоты игрушку — в свите поговаривали, что его платье, усыпанное драгоценными каменьями, шитое-перешитое золотыми нитями, стоило до миллиона рублей; Обресков также принарядился в дорогой кафтан; на груди обоих — сверкающие ордена, через плечо — лента.
На фоне показного великолепия и богатства российского посольства, подавлявшего воображение блеском и пышностью, турецкое выглядело бледно и непритязательно.
Ровно в девять часов послы равными шагами вошли в зал, с величавым достоинством отвесили друг другу поклоны, степенно уселись на приготовленные канапе.
Орлов вскинул голову и ровным глубоким голосом приветствовал Осман-эфенди от имени ее величества.
Пиний перевел его речь на турецкий язык.
Осман бесстрастно высказал ответное приветствие и тут же беспокойно стал оглядываться — в его свите не оказалось человека, знавшего русский язык.