— Ничего, может, все еще образуется, — успокаивая калгу, сказал Путятин.
Шагин снова вздохнул:
— Мое состояние сходно с состоянием человека, у которого над головой висит большой и тяжелый камень. Всякую минуту может сорваться и раздавить.
— Помнится, вы сказывали, что имеете много сторонников. Обопритесь на них!
— Ныне от этих людей мало что зависит… По своему непостоянству и скотским нравам мри неприятели найдут много способов чинить беспрерывные возмущения. И сами по себе, и по проискам гирейских султанов, которых немалое количество в Порте обитает…
В середине марта Путятин с тревогой напишет в Петербург:
«Велико здесь общее к нам недоброжелательство. Калга показывает чистосердечное к нам усердие, противоборствуя этому недоброжелательству. Все злоумышленные вероломцы здешнего общества его ненавидят, страшатся и простирают мысли свои как бы его избыть…»
Опасаясь за свою жизнь, Шагин-Гирей решил перебраться в Акмесджит, в свой дворец на берегу Салгира, охранявшийся верными слугами. Но Веселицкий и Путятин уговорили его остаться в Бахчисарае.
— Вы рано выбрасываете белый флаг, калга, — сурово сказал Веселицкий. — Добрые дела без тяжких трудов не делаются!.. Ваш отъезд развяжет руки неприятелям, а мы лишимся возможности знать о черных мыслях беев, которые упорствуют в диване.
Калга прожил в Бахчисарае несколько недель, но страх оказался сильнее — он покинул город. Но поехал не в Акмесджит, а в Ор-Капу, под видом встречи прибывавшего туда Василия Михайловича Долгорукова.