— Правильно, правильно… Если это препятствие не удержите, то Порта — несмотря на все данные ею обещания — тотчас устремит свои происки к завладению Крымом. И тогда беи с мурзами станут ей надежной опорой в названном злом умысле. Они трактат, подписанный в Карасубазаре, блюсти не будут… А я буду!
От Долгорукова не ускользнула прежняя претензия калги на ханство, но обнадеживать его он не стал. Правда, прощаясь, напомнил, что Россия готова принять калгу с должным уважением и поселить там, где он сам пожелает жить.
В лагерь генералы вернулись на закате. Направляясь к своей палатке, Берг, пожелав покойного сна командующему, заметил:
— Не дай Бог иметь такого калгу в своем отечестве.
— В своем — не дай… А в чужом такие даже полезны, — благоразумно ответил Долгоруков. — Лишь бы нам верность хранил да от турок подальше держался.
— Сохранит ли?
— Выбора у него теперь нет… Сохранит!
А ночью Василию Михайловичу приснился странный и тягостный сон: Шагин-Гирей весело, с прибаутками рубит палаческим топором головы мурзам, тела сбрасывает в яму, а затем, оскользнувшись в пролитой крови, сам падает туда же.
Утром он припомнил сон, за завтраком рассказал Бергу.
Прожевывая холодную осетрину, генерал проворчал:
— Сон-то пророческий… Попомните мое слово — калга плохо кончит…
После еще одного — прощального — обеда у Прозоровского командующий со свитой и охраной покинул лагерь, направившись в Бахчисарай, чтобы навестить хана.
Преодолев за три часа 15 верст иссохшей, пыльной дороги, отряд остановился на ночлег у небольшой реки Булганак, бойко журчавшей по каменистому руслу, обвешанному с двух сторон плакучими ивами. Здесь на него наехали чиновники хана. Они доставили ответ Сагиб-Гирея на послание Долгорукова, отправленное двумя днями ранее из лагеря Прозоровского.
Василий Михайлович послал церемониал, согласно которому хану надлежало встретить его во дворце, а в зал они — Долгоруков и Сагиб — должны были войти одновременно. Хан же ответил: поскольку он принимает русского генерала — тот войдет один.
Едва Якуб-ага перевел последние слова послания, Берг возмущенно заворчал:
— Хан много мнит о важности своей персоны… Может, еще и шляпы прикажет нам снять?
Долгоруков такого унижения стерпеть не мог — надменно сверкнув глазами, сказал жестким голосом:
— Либо мы вместе войдем, либо я проеду мимо… Я от хана кондиций не приемлю!
Несмотря на опускающуюся ночь, чиновников без задержки отправили в Бахчисарай.
А Долгоруков, подогреваемый едкими Замечаниями Берга, еще долго ругался:
— Слыханное дело!.. Меня — покорителя Крыма! — хан примет как заурядную особу!.. Сволочь!..