— В рассуждении моем, — говорил Никита Иванович Панин с неподдельным волнением, — когда неприятель видит свои земли избавленными от пребывания войск вашего величества, имеет свободные руки и не потерпевшие урона собранные силы, следует ожидать, что теперь он устремит свои действия против наших собственных границ… И получается, что, решив на Совете вести войну наступательную — и начав оную! — мы станем защищаться.
Екатерина сама понимала, что огромная турецкая армия на месте стоять не будет. Но она чувствовала личную вину за то, что, вняв протекции Чернышева, ошиблась в назначении командующего. Поэтому, высказав резкое неудовольствие метаниями Голицына, предложила заменить его на более решительного генерала.
Оживленный обмен мнениями враз прекратился: предложение императрицы явилось для всех неожиданным.
Екатерина первой нарушила тишину.
— Есть ли у нас генералы, способные не дать поблекнуть славе моего оружия, или нет? — с досадой спросила она Чернышева.
Захар Григорьевич сделал задумчивое лицо. Он мог назвать несколько имен, но не знал, какое нужно назвать.
А Екатерина снова спросила:
— Не кажется ли вам, граф, что весьма разумные доселе действия Румянцева могут поспособствовать изменению постыдных ретирад?.. Не следует ли ему поручить предводительство Первой армией?
Чернышев отозвался сразу — уверенно и громко:
— Граф Петр Александрович хорошо известен своей отвагой и умением, кои он с доблестью проявил в минувшую войну с Пруссией. Я как раз собирался предложить вашему величеству и Совету сего именитого генерала.
Екатерина быстро оглядела собравшихся.
Все, соглашаясь, одобрительно кивали напудренными париками.
— Граф прекрасный воин, прекрасный!
— Конечно, господа, Румянцев!.. Вспомните, как он пруссаков бивал!
— Да-да, граф сможет добиться виктории!
Только Петр Панин, опять обойденный вниманием, смолчал, с преувеличенной заботливостью поправляя шелковый галстук, тугой петлей обтягивавший жилистую шею.
— Тогда я сегодня же подпишу рескрипт, — сказала властно Екатерина. — А вы, Захар Григорьевич, издайте указ по своей коллегии.
Чернышев покорно кивнул и тут же спросил:
— А кому отдадим Вторую армию?
Все, кроме Паниных, посмотрели на Екатерину.
А Никита Иванович, разглядывая полированные ногти, как бы между прочим бросил вполголоса подсказку:
— У нас в Совете один только вольный генерал остался — Петр Иванович.
— Но у Румянцева в армии есть князь Долгоруков, — недоуменно возразил Панину Вяземский. — Пристойно ли будет присылать другого генерал-аншефа, когда там собственный имеется?