Эдмунд громко расхохотался.
– Как это лестно для меня! Гедвига, вот ты действительно изменила свой характер. До сих пор я не замечал в тебе этой романтической склонности к одиночеству. Может быть, ты стала мизантропкой?
– Нет, я только устала. – Это было сказано тоном, действительно выражавшим крайнее утомление.
– Как можно говорить об усталости в восемнадцать лет, когда речь идет об удовольствиях! – насмешливо заметил Эдмунд и начал нежно, как бывало раньше, поддразнивать невесту.
Это был настоящий водопад шуток и острот, но ему недоставало прежней непринужденности, в которой граф был удивительно обаятелен. Гедвига не ошиблась – в его веселости было что-то дикое, лихорадочное. Его шутки часто превращались в насмешку, задор – в сарказм. При этом смех звучал так громко и резко, а глаза блестели таким огнем, что было больно смотреть и слушать его.
Старик Эбергард, остановившись на пороге, доложил, что нарочный, которого хотели послать в Бруннек, ждет приказаний; барышня хотела отправить с ним какое-то поручение господину советнику. Гедвига поднялась с места и вышла из комнаты. Почти следом за ней встал и Эдмунд, тоже намереваясь уйти, но графиня окликнула его:
– Ты также хочешь что-то передать нарочному?
– Да, мама. Я хотел сказать, чтобы он предупредил о нашем непременном участии в охоте послезавтра.
– Это уже известно в Бруннеке, и, кроме того, то же самое писала Гедвига. Поэтому ни к чему повторять одно и то же.
– Как прикажешь, мама!
Молодой граф нерешительно закрыл дверь и, казалось, не знал, вернуться ли на прежнее место или нет.
– Я не приказываю, – ответила графиня. – Я только думаю, что Гедвига вернется через пять минут, и поэтому тебе нечего искать причины, чтобы не оставаться со мной наедине.
– Я? – вздрогнул Эдмунд. – Я никогда…
Он замолчал, не докончив фразы, так как снова встретился с печальным, полным упрека взглядом матери.
– Ты никогда не говорил этого, – заметила графиня, – но я вижу и чувствую, как ты избегаешь меня. Я и теперь не задержала бы тебя, если бы не должна была обратиться к тебе с просьбой. Брось, пожалуйста, эту дикую погоню за развлечениями, эти продолжительные безумные скачки верхом! Ты изводишь себя. О своем страхе за тебя я уже не говорю, ты давно не обращаешь на это никакого внимания, но своей деланой веселостью тебе не удастся долго вводить в заблуждение и твою невесту. Только что, во время твоего отсутствия, я вынуждена была выслушать, как она боится за тебя.
Она говорила тихо; ее голос звучал утомленно и глухо, и тем не менее в нем слышалось скрытое страдание. Эдмунд медленно подошел ближе и остановился у стола против матери.