– Посвети-ка им – скоро?
Мощный луч фары выхватил ломаным эллипсом кусок пространства: полдюжины фигурок, в две цепочки передающих друг другу камни, поверхность трассы, уже расчищенная для проезда…
– Как дела?
Одна из фигур обернулась, прикрывая глаза от пронзительного света:
– Нормально! Даем стране угля – мелкого, но много.
– Может, подменить кого? – Ясно, что Бурный имел в виду не себя, а тех, кто сейчас вместе с ним «прикрывал» горы.
– Да нет. – Прапорщик уже адаптировался к почти театральному освещению и убрал от лица исцарапанную руку. – Дело к концу, кажется.
– С вами бы быстрее управились, товарищ лейтенант! – не удержался наглый Сидоров. Он как раз отпихнул от себя пудовый обломок скалы и теперь наслаждался паузой. – И насчет местного нашего друга – тоже…
Офицер приготовился было матюгнуться, но в этот момент на трассу обрушился грохочущий шквал огня.
Первыми, как плохие актеры на залитой светом сцене, попадали те, кто разбирал осыпь, – они были слишком удобными мишенями для тех, кто выжимал сейчас смерть из спусковых крючков. И солдаты, и прапорщик погибли мгновенно – только везучий Сидоров дернулся было к сложенным в кучу автоматам, сделав в этой жизни на два шага больше своих товарищей… но и его дородное тело прошила длинная злая очередь.
Харкнул гранатомет, прошив беззащитный почти бок бронетранспортера. Взрыв распотрошил внутренности боевой машины, смешав их с останками не успевшего ничего понять мотострелка. Тот же взрыв сбросил на землю с брони безжизненное уже тело лейтенанта Бурного – с двумя пулями в голове и одной под сердцем.
Офицер упал рядом с переводчиком, и тот, прежде чем погибнуть, успел наполовину опустошить магазин своего автомата – туда, вверх, навстречу беспощадным огненным стрелам.
Дольше всех продержался тот, остававшийся в кузове грузовика, – пули рвали со всех сторон грязный брезент, осыпали стекла кабины, уродуя металл… А он все поливал из пулемета обступившую со всех сторон темноту, пока не ткнулся окровавленным лбом в приклад.
Некоторое время было тихо.
Потом зашуршали камешки под множеством ног, и к мертвому, беззащитному уже каравану спустились люди. Сноровисто, закинув за спину не успевшее еще остыть оружие, они выгрузили и унесли куда-то мешки, ящики и пестро оклеенные коробки из КамАЗа, молчаливо сокрушаясь по поводу мокрых кровавых пятен и пулевых отверстий в материи и картоне.
Кто-то собрал бесхозные теперь автоматы, кто-то опустошил пистолетные кобуры – лейтенанта и прапорщика…
Нападавшие исчезли так же стремительно, как появились – в никуда и из ниоткуда.