Только один остался – черный, носатый, он молча опустился на корточки между задранных к небу рифленых колес тлеющего БТРа. Замер, спокойный и равнодушный, как горы. Прикрыл глаза… Слился с камнями.
– Эй, ты где?
– Здесь.
Все-таки он первым заметил подошедших.
– Ну? – Их было двое, явно не местные. Первый – постарше и покрупнее, блондин. Второй – худощавый, с усиками на умном лице городского парня. Вооружены. Одеты почти по-армейски, как, впрочем, одеваются теперь в горах все.
– Смотри! – носатый протянул серую книжечку, упакованную в целлофан.
– Удостоверение личности… – прочитал блондин. Говор у него был среднерусский, невыразительный. – Бурный Леонид Федорович. Лейтенант… Добро!
– Где он? – поинтересовался молодой.
Горец качнул бородой.
– Этот? – равнодушная рука перевернула покойника на спину.
– Точно – он, – сверившись с фотографией, кивнул блондин, хотя чем он руководствовался, делая заключение, понять было сложно – все-таки две пули в голову, вместо лба кровавая каша…
– Отлично! Значит, теперь дело остается за… Ого?
Со стороны осыпи послышался короткий, но явственный стон.
– Ну-ка…
Тот, что постарше, тренированно проскользнул по открытому пространству и оказался на самом краю осыпи.
Снова стон – уже сильнее, отчетливей.
– A-а, вон ты где!
Каменная ложбинка была совсем крохотной, и трудно понималось, как в ней умещается дородное тело ефрейтора.
– Живой?
Сидоров открыл глаза, почти осмысленно выделил: русская речь, короткий и светлый ежик под камуфлированной «афганкой»… Шевельнул губами.
– Что, братан?
– Ребята… свои… А наших всех… Врача бы…
– Очень жаль! – покачал головой появившийся рядом, тот, что помоложе. Вопросительно глянул на командира.
– Конечно!
Молодой поднял руку с пистолетом и дважды выстрелил в голову раненого:
– Прости, Господи…
Белобрысого слегка покоробило, но, возвращаясь к останкам бронетранспортера, он ограничился нейтральным:
– Живучий у нас народ все-таки.
И ожидавшему их бородачу послышались в голосе говорившего нотки законной гордости… Еще несколько часов на перевале было темно, потом стремительный рассвет дал начало новому дню. Часы на руке мертвого прапорщика не остановились и продолжали отсчитывать время. Сейчас на них была четверть пятого. По Москве…
* * *
Впереди, на Невском, опять что-то стряслось.
Ошалевшие от жары и бестолочи водители тупо давили на газ, чтобы на первой передаче проскочить пару метров – и тут же затормозить, матерясь и плача. Машины рычали, отплевывались бензиновой дрянью и норовили налезть друг на друга: за светофором уже звенели разбитые стекла и словесная перепалка двух неудачников неотвратимо перерастала в рукопашную.