Поканючив еще немного и ничего не добившись, Бен перешел от мольбы к угрозам и, оглушительно колотя в дверь, заорал, что, коли хозяева добровольно ему не откроют, он вломится силой. Эдвард, смекнув, что это лишь отвлекающие маневры, а основное действие развернется позади дома, переместился туда и был на месте в тот самый момент, когда Уилл, ухитрившись открыть окно пообок от задней двери, застыл с пистолетом в руках, видимо, набираясь отваги проникнуть внутрь. Эдвард скользнул под срез крыши, далеко выступающий за стены дома. Грабитель стоял, повернувшись к нему спиной. Эдвард прицелился. В это время из дома донесся истошный вопль:
– Они пытаются пробраться к нам сзади!
Изнутри раздались шаги. Грабитель просунул в окно пистолет и выстрелил. В доме коротко вскрикнули. Эдвард нажал спусковой крючок. Грабитель грянулся оземь. Юноша, вмиг перезарядив ружье, метнулся к парадному входу. Уже на бегу он услышал, как отворилась со стуком парадная дверь. Грянул еще один выстрел, и все затихло, лишь кто-то в доме тихо и жалобно завывал. У порога парадной двери распростерся недвижно Бен. Перешагнув через тело, Эдвард вошел. В передней комнате на полу лежал раненый, над которым зашелся в горьких рыданиях мальчик.
– Не бойся меня, я друг, – приблизившись к ним, сказал Эдвард.
В углу горела свеча. Он перенес ее ближе к лежащему и поставил на пол, чтобы увидеть, насколько серьезно его ранение. Человек дышал тяжело и прерывисто.
– Встань-ка, мой милый, – вновь обратился к мальчику Эдвард, – я хочу попытаться ему помочь.
– Ах, теперь уж ничем ему не помочь, – откинул назад упавшие на глаза свои длинные волосы тот. – Видите, он истекает кровью.
– Лучше скорее принеси воды, – велел ему Эдвард, – а я пока осмотрю его рану.
Мальчик заторопился внутрь дома, а Эдвард тем временем обнаружил, что пуля вошла несчастному над ключицей, и кровь столь обильно струится из его рта, что он ею захлебывается. Было ясно, что рана его смертельна, но умирающий, хоть и лишен дара речи, пока остается в сознании, о чем свидетельствовали достаточно четкие знаки, которые подавал он глазами и жестами.
Подняв руку, он, покачав головой, указал на себя, словно бы в утверждении, что минуты его сочтены, а затем повернул голову в поисках мальчика, как раз подоспевшего с кувшином воды. Стоило ему вновь упасть на колени перед мужчиной, тот указал на него с таким выражением, что Эдварду стало ясно: тот взывает к нему о защите своего отпрыска. Можно ли было ему отказать в этой просьбе? Вполне вероятно, кто-то и был на такое способен, но только не Эдвард Беверли.