Форд поторопил джентльменов покончить с портвейном, боясь, что Агнес может сделать какие-нибудь оскорбительные замечания. Половина джентльменов все равно были еще мальчишками, так что, по его мнению, им пока не нужно было курить или пить. Учитывая такой небольшой выбор, и к тому же никаких перспектив на игру в карты, Доддсворт решил поехать домой. Он заявил, что две семьи, готовые объединиться, должны провести какое-то время в узком кругу. Кроме того, он с мальчиками рано утром, перед церковью, запланировали вылазку за рыбой. Форд и его сын тоже были приглашены.
Рассвет – это не то время дня, когда Форд обычно радовался жизни, но он ответил, что обдумает приглашение ради Криспина. После того, как компания сквайра уехала, Форд занял место недалеко от скамьи, на которой миссис Коул сидела за пианино, думая, что, возможно, он никогда не устанет от ее искусной игры, или от восторженного выражения, с которым она отдавала себя музыке. Если на то пошло, то он, по всей видимости, никогда не устанет и от кратких, редких улыбок, которыми она награждала его, когда виконт хвалил ее исполнение между пьесами. На миссис Коул был все тот же наряд темного цвета, который может надоесть ему довольно быстро, даже несмотря на то, что он открывал ее грудь намного больше, чем те мешковатые платья, что она носила днем. Форд одел бы ее в зеленый бархат, нежный, как ее кожа, обворожительный, как лунный свет. А затем он раздел бы ее, ласкал бы ее, заставил бы ее прекрасное тело…
– Петь? – виконт закашлялся. – Вы хотите, чтобы я спел с вами?
Миссис Коул с недоумением посмотрела на него.
– Именно об этом я и спросила. Ваш племянник говорил, что у вас прекрасный голос, и мне не хотелось бы утомить вашу невестку продолжительной игрой.
Агнес уже отсыпалась после обеда в самом удобном кресле в комнате. Сюзанна и Джеральд, как обычно, шептались в углу.
Не дожидаясь его ответа, Кейти открыла новые ноты и начала играть. Хвала Небесам, что Форд знал слова, потому что он больше не узнавал сам себя. Его никогда с такой силой не влекло к женщине, никогда еще он так часто или с такой неловкостью не возбуждался из-за добродетельной женщины. Черт возьми.
– Полагаю, эта песня о малиновке и воробье. Начнем?
Они начали петь, и в этот раз Форд обращал внимание на музыку, а не только на свою соседку по скамье. Их голоса сливались так, словно они практиковались вместе несколько недель – идеальное созвучие.
Кейти на короткое время смогла забыть о своих тревогах ради удовольствия сидеть рядом с Фордом, достаточно близко, чтобы вдыхать запах его одеколона, ощущать, как его бедро прижимается к ее ноге, а его рукав касается ее плеча, когда он протягивает руку, чтобы перелистнуть ноты. Но самое лучшее – это то, что он, казалось, разделял простое удовольствие, которое она получала от игры и пения. Немногие мужчины из числа ее знакомых, хотя их число и было ограничено, вытерпели бы целый вечер музыки, но виконт, кажется, получал от этого удовольствие, находил ту же самую тихую радость, которую искала она. Когда они пели, Форд не демонстрировал ни смущения Джеральда, ни наигранности Роланда Доддсворта. Вместо этого его бархатистый баритон звучал спокойно и уверенно, каким был и он сам.