– Спи, спи, – шептала она. – Это был лишь дурной сон, любовь моя. Мама здесь. Спи, спи.
Ганнон зажмурился и прислушался снова. Она говорила на латыни, не по-гречески. Римлянка, наверное, была пленницей или, хуже того, Гиппократовой шлюхой. Инстинкт велел ему тихо уйти и вернуться туда, откуда пришел, но сочувствие – и любопытство – удержали Ганнона.
– Мама, – сказал ребенок, мальчик.
– Что, любовь моя?
– А когда мы поедем домой?
– Я… не знаю, любовь моя. Надеюсь, скоро.
Мальчик, может быть, и не заметил, как мать запнулась, но Ганнон заметил. Воспоминание, как перышко, кольнуло его все еще одурманенное сознание.
– Госпожа, – проговорила другая женщина из комнаты, выходящей на балкон.
– Что, Элира?
Ганнон ощутил, будто кто-то швырнул его головой вперед в ледяную воду. Он не слышал имени «Элира» с тех пор, как покинул дом семьи Квинта более четырех лет назад. Он помнил, что она была иллирийкой. Сколько женщин этого племени и с таким именем могли служить госпоже-римлянке? Не может быть…
– Аврелия? – прошептал он. – Аврелия?
Послышался тихий вскрик, потом испуганный голос произнес:
– Кто там? Кто это?
Ганнон проклял свою глупость. Она не могла его видеть, не могла знать, кто находится на его балконе.
– Не бойся. Я просто уставший гость с пира. Твое имя Аврелия?
– Откуда ты знаешь? – спросила римлянка, отступая еще дальше.
Теперь Ганнон убедился, что это она, и быстро заговорил, чтобы женщина не встревожилась еще больше.
– Потому что я Ганнон, которого твой брат Квинт выбрал на рабском рынке в Капуе. Ты тоже там была.
– Гадес в бездне! Г-ганнон?.. – Ее голос снова прервался.
Он подошел к краю балкона, чтобы она лучше могла его разглядеть.
– Я здесь.
Пленница двинулась к нему, все еще крепко прижимая к себе сына.
– Я слышала, что ты можешь быть в Сиракузах, но встретить тебя – за пределами всех надежд!
Она тихо заплакала.
Пришла очередь удивиться Ганнону.
– Бомилькар разыскал тебя?
– Да, в Риме.
– С кем ты говоришь, мама? – раздался сонный голос мальчика.
– Просто с человеком, любовь моя. – Аврелия взглянула на карфагенянина. – Я сейчас. – Она скрылась из виду.
Когда женщина ушла, все мысли Ганнона заслонил Агафокл и рабыни, которых он покупал – для Гиппократа. Это единственное объяснение, почему Аврелия могла оказаться здесь, во дворце. Ярость, какой он не испытывал никогда, пламенем разгорелась у него в животе. Гиппократ, грязный ублюдок! Нужно вызволить ее – как, Ганнон не имел представления, но ничего не делать было нельзя.
– Ты давно в городе? – Аврелия вернулась.
– Несколько недель. А ты… – Ганнон не знал, как закончить фразу поделикатнее. – Тебя захватили в плен? Так ты оказалась здесь?