– Он будет очень рад тебя видеть, мама.
Женщины молча посидели еще немного, Атия задумалась о чем-то своем, а Аврелия пыталась отвлечь свои мысли приготовлениями, какие скоро надо будет сделать. Не в первый раз она прокляла войну, которая не давала Квинту возможности присутствовать на похоронах или провести их у себя дома близ Капуи. Правители этой местности теперь поддерживали Ганнибала.
– Ты решила, где бы хотела, чтобы тебя… – ее голос прервался. – Похоронили…
Атия погладила ее по щеке ласковее, чем когда-либо.
– Ты должна быть сильной, доченька. Ты нужна Публию. Ты – опора своему мужу. Квинту тоже нужны твои письма. Ты – центр всей семьи.
С трудом глотнув, Аврелия кивнула.
– Да, мама. Я лишь хотела сказать, что фамильный мавзолей слишком далеко, и до него опасно добираться.
– Я разузнала. Будет недорого возвести простой памятник на Аппиевой дороге. Агесандр может рассказать подробнее о каменщике, с которым я говорила. Мой прах можно положить в могилу после сожжения, чтобы оставался там, пока не закончится война. А потом ты сможешь отвезти его в Капую. Мне бы хотелось, чтобы рядом с моей урной стояла урна с именем твоего отца.
У Аврелии было такое ощущение, будто содрали коросту со старой раны. Костей ее отца так и не принесли ей. Среди бессчетных тысяч других они так и лежат безымянными на кровавом поле у Канн.
– Конечно, мама.
– Значит, решено. – Атия улыбнулась. – С тех пор как заболела, я несколько раз составляла завещание. Естественно, поместье и оставшиеся рабы достанутся Квинту. А также оставшиеся деньги. Несмотря на мои траты по обустройству дома, немного осталось. Продажа сельскохозяйственных рабов увеличит сумму. Тебе я оставляю мои драгоценности и личные вещи.
Дочь склонила голову.
– Спасибо, мама.
– Осталось немного. Часть пришлось продать, чтобы расплатиться с этим стервятником Фаном. – Хрупкий смешок. – Если можно сказать о войне что-то хорошее, так это что он присоединился к капуанцам, которые оказались изменниками. После Канн мне не пришлось платить ему. Сейчас мы не можем приблизиться к нашему поместью, но когда-нибудь, когда Ганнибала разобьют, Квинт сможет вернуться туда. Оно снова станет нашим.
Аврелия верила, что в конфликте с Карфагеном Рим в конечном итоге возьмет верх, но не было уверенности, что брат вернется живым. Она запретила себе думать о такой мрачной перспективе. И так хватало печалей.
– Я тоже съезжу в наше поместье. Будет чудесно увидеть его снова, – сказала она, думая не о фамильной гробнице, а о том, как последний раз была там и поцеловала Ганнона. Ее охватило чувство вины за то, что в такое время может думать о нем.