Анита заколебалась, повернулась посмотреть на мать, внезапно понимая, что совершенно не помнит, как та выглядит – помнит только мягкие крепкие руки, улыбку в глазах, три звездочки на синих прокурорских погонах. Увидеть маму Анита не успела – проснулась.
В резком утреннем свете Эма выглядела как потасканный, много лет не евший вампир.
– Забрала армянчика? – сказала она устало. – я же вроде с ним хотела… А просыпаюсь – этот рядом, как его… – Она пощелкала пальцами.
– Юра? – подсказала Анита, сгружая ей на тарелку кусок омлета.
– Точно, – обрадовалась Эма. – Юрец-молодец. И ничего, кстати, хорошо себя проявил. А колбаски не осталось?
– Вы вчера еще до моего прихода все сожрали.
– Ах да. – Эма взлохматила пальцами свои короткие темные волосы. Потянулась за вилкой.
– Ну и забирай Арсена, – сказала она. – Все равно ведь ненадолго. Он ни с кем подолгу не может. Ломаный он. Поврежденный. я в стрип-баре знаешь как научилась в людях разбираться? Бывало, приходит такой – мышцы бугрятся, два ствола за поясом. А копни чуть – внутри сидит дрожащий от ужаса семилетний пацан, которого велосипед несет по этим смертным горкам, и вот он сидит, в руль вцепился и педали наяривает, только чтобы не упасть… Мда…
Она вздохнула.
– А час спустя этот мужик жарит тебя на кожаном диване в подсобке, и хорошо если традиционно, без вывертов, и тогда думаешь – а какая разница, что там у него внутри и какие там травмы?
Эма принялась за омлет. Она работала в клубе «Радуга» в Тимишоаре, в голодных для Румынии девяностых. Сначала просто танцевала, потом раздевалась, а потом и остальное. Запуталась, проворовалась, все плотнее садилась на кокаин.
Город и Эксперимент подвернулись ей очень вовремя, как, наверное, и всем тут.
– Что мы здесь делаем? – спросила Анита. – Что такое Эксперимент? Может, мы вообще умерли, и это – посмертие?
– Эксперимент есть Эксперимент, – пожала плечами Эма. – Может, инопланетяне нас в аквариум засунули и смотрят, какие у нас кнопки. А может быть – это не для них, а для нас шанс что-то понять. Передай хлеб, а? Вставать лень. А что умерли, не думаю. У меня любимый был одноклассник, Мариус. Его сразу после школы цыгане пристрелили, когда зоны сбыта делили. Он мне всегда говорил, что после смерти меня дождется, что будет стоять у ворот и в рай не пойдет иначе, как со мной за руку. Он знаешь какой был сильный и упертый? Раз его здесь нет, значит, я еще не умерла.
Эма поднялась, покачнулась, оперлась на стол.
– Эх, пивка бы сейчас! – сказала она горько. – Ну почему тут нет пива? А ты по чему скучаешь больше всего?