Я позвонила Уэнди и сказала, что встреча оказалась полным фиаско, и Уэнди ответила, что очень огорчена за меня, но этого следовало ожидать. Люди за тридцать не склонны к рискованным эскападам, они не хотят никаких перемен. Им бы справиться с тем, что у них прямо перед носом, на это уходят все их силы. Я — исключение из правила. Я решила, что постараюсь пережить разочарование. Но на следующий день мне в монтажную позвонило другое чадо Алисон, Лорна, и пригласила как-нибудь зайти выпить чаю. Сейчас у нее очень много работы со студентами, но как только возникнет просвет, она звякнет. Я была на седьмом небе от счастья. Вечером дома я танцевала по квартире голая, и Красснер, который уже вернулся в Лондон, спросил, что за бес в меня вселился. Хотя и был в восторге от моего вида, ведь я обычно ныряю к нему в постель одетая, у меня сил нет даже раздеться.
— Булочки с джемом, сэндвичи, семейные фотографии! — пела я. — Наконец-то у меня появилась семья!
Он был изумлен и заинтригован. Мне кажется, американцы так замечательно осваивают пространства своей огромной страны лишь для того, чтобы убежать от семьи, и лицемерно изображают преданность домашнему очагу только в День благодарения. Они не дорожат родственными узами, не то что мы, для нас наша маленькая семейная ячейка — защита от враждебного мира. Они смелей и крепче нас. Родители Красснера поженились в Буффало; сейчас его отец живет в Техасе, а мама в Сакраменто, у него другая жена, у нее другой муж, оба начали жизнь заново. Красснер напоминает им о том, что оба они хотят забыть: об их совместной жизни. Отец твердит ему, как он похож на мать, мать внушает, что он совсем как отец. Оба утверждают, что гордятся им, и оба требуют от него денег. По ночам, лежа рядом со мной, он иногда тяжко вздыхает во сне, и мое сердце готово разорваться от жалости к нему, но все нанесенные жизнью раны не залечишь, а он получил всего лишь свою долю страданий. Не понимаю, почему мы рождаемся с такой способностью страдать. Но ведь на свете есть кино, оно всегда поможет нам перенестись в другое измерение.
Вот уже полтора месяца Фелисити и Уильям встречались почти каждый день, а сестра Доун ничего об этом не знала. Между двумя и пятью дня все в “Золотой чаше” затихало: ее обитателям было рекомендовано уединяться в собственных апартаментах для отдыха и медитации. Можно было посмотреть что-нибудь на видео, в “Чаше” имелась целая коллекция черно-белых фильмов — шедевры Голливуда, как было сказано в рекламном проспекте, а также великое множество руководств по нравственному усовершенствованию: “Правильное дыхание как путь к достижению высшего душевного спокойствия”, “Искусство совершенной памяти”, “Встретьтесь со своим истинным Я” и прочее в таком же роде. Большинство обитателей, давным-давно пересмотревшие все старые фильмы и эмоционально опустошенные ежедневными усилиями на пути самосовершенствования и самопознания, просто спали. Сестра Доун проскальзывала наверх к доктору Грепалли, и весь персонал вздыхал с облегчением, когда она исчезала. Заведение погружалось в дрему.