При малейшей бреши в чиуновской логике Римо тут же затеял бы с ним яростный спор, но сейчас он таковой не видел и потому ограничился лишь замечанием:
– Чиун, нам пора.
– То, что ты собираешься сделать сейчас, – ответил ему Чиун, – гораздо хуже того, чем ты можешь даже представить.
* * *
Здание компании “Митамейшн”, располагавшееся в милом сельском пригороде Уэстпорта, видом своим напоминало бракованную картонку из-под яиц. Это было одно из тех чудес современной архитектуры, которые отличаются способностью занимать как можно больше места при полном нежелании вписываться в окружающий пейзаж.
Римо остановил машину на обочине шоссе неподалеку от здания, увидев впереди перед самым входом большую толпу людей – они размахивали руками, тянули вверх лозунги и громко кричали что-то.
– Я останусь здесь, – заявил Чиун. – Эти бездельники своим шумом оскорбляют мой слух.
Неподалеку от них за толпой наблюдал пожилой человек в потертых джинсах и золотистой ветровке.
– Вы работаете здесь? – спросил его Римо.
Тот кивнул.
– А где кабинет О’Доннела?
– Кого?
– Питера Мэтью О’Доннела.
– А он зачем вам? – поинтересовался старик.
– Я его сестра. Мамочка заболела.
– А-а. Дело, видать, серьезное.
– Ну так.
– Сегодня трудновато будет туда попасть, – заметил дед, кивая своей седой головой на шумную толпу перед входом.
– Вы просто мне подскажите, где его кабинет. А как войти, я сам позабочусь.
– Да я и О’Доннела-то никакого не знаю. Никогда о нем не слыхал. Откуда ж мне знать, где его кабинет-то? Вы лучше сторожа порасспрашивайте.
– А ты иди проспись, – посоветовал Римо и зашагал к стеклянным дверям.
– Вы осторожнее лучше, – посоветовал старик. – Не дай Бог подумают они, что вы тут работаете.
Римо остановился.
– Почему это?
– Да вон они орут что-то насчет того, что, мол, не потерпят тут разных всяких...
– Вот если они попытаются остановить меня, – пообещал Римо, – разных и всяких здесь точно будет навалом.
Когда он подошел ближе к пикетчикам, благообразного вида пожилая женщина в шерстяных наколенниках, длинном теплом пальто, вязаном шарфе и митенках кинулась к Римо и завизжала: “Свинья, фашист, мясник, убийца”.
Мило улыбнувшись ей, Римо продолжал движение.
Следующим оказался мужчина в шерстяной вязаной шапке и матросском бушлате, который, выступив вперед, поднес к самому лицу Римо плакат на деревянном шесте. Двумя пальцами Римо выдернул два гвоздя, которыми плакат был прибит к шесту, и, пока фанерное полотнище плавно опускалось на мостовую, счастливо миновал молодую мамашу, понукавшую своего девятилетнего отпрыска, дабы тот вцепился Римо в лодыжку.