Загадки Петербурга II. Город трех революций (Игнатова) - страница 201

.

Убеждение, что честь дороже жизни, помогло сохранить стойкость многим участникам «академического дела». «Все ли вы взвесили?» — спросил следователь Николая Павловича Анциферова. «По моему лицу он понял, — вспоминал Анциферов, — что я взвесил на весах жизнь и честь, что я на все готов, и прекратил допрос». Николай Павлович Анциферов — человек замечательный, его духовная высота, глубокая религиозность и нравственная твердость привлекали к нему самых разных людей, он, сам не зная того, для многих был опорой в самых страшных испытаниях. Спустя годы после «академического дела» профессор Б. М. Энгельгардт спросил его при встрече, не он ли написал на стене камеры-одиночки Дома предварительного заключения:

Энгельгардт увидел эту надпись, когда оказался в этой камере, и угадал, что ее сделал Анциферов. Позднее, в 1956 году, «один профессор-филолог спросил меня о том же, — вспоминал Николай Павлович. — В то время, когда он сидел в Крестах, ему сказали, что всех заинтересовала надпись, сделанная на окне Анциферовым. Это были те же слова». Его жизни сопутствовали невыдуманные легенды: в городе долго помнили, что в 1929 году Анциферова отпустили из Дома предварительного заключения повидаться с больной женой. В лагере на Беломоро-Балтийском канале он работал коллектором, и после его освобождения домик коллекторской продолжали называть «анциферовским». Он узнал об этом через несколько лет, когда ехал в командировку на Беломорканал. Поезд проходил знакомые места, и оказалось, что его попутчики, отец с сыном, хорошо их знают. Николай Павлович спросил, цела ли коллекторская на Медвежьей горе. «Мальчик оживился: „Это вы об Анциферовом домике?“ — „А кто это — Анциферов?“ — „А я почем знаю? Так прозвали маленький домик, где раньше хранили камни“. — „Позвольте представиться, — сказал я шутливо. — Этот мифический Анциферов перед вами“». После смерти Н. П. Анциферова его судьба и творческое наследие долго оставалось «мифом», его книги не переиздавали, имя было известно немногим. В 70-х годах в бесцветной книге о Петербурге Серебряного века мне попалась страница дивной прозы, и я не могла понять, какое озарение нашло на автора. Секрет оказался прост — это был отрывок из «Души Петербурга», без кавычек и без упоминания имени Анциферова.

Его жизнь переломилась весной 1929 года, после ареста по делу религиозно-философского кружка «Воскресенье», созданного в 1917 году философом А. А. Мейером. Мейер собрал круг людей, веривших в возможность соединения социализма с христианством; «нас всех объединяло одно имя — „Христос“», — вспоминал Анциферов. Собрания кружка проходили в квартире архитектора К. А. Половцевой или в домике на Малом проспекте, куда «приходившие приносили несколько поленьев, и, когда трещал огонь в печках, становилось уютно и создавалось особое чувство близости». Кто-нибудь из собравшихся предлагал тему, и начиналось ее обсуждение по кругу; Анциферов запомнил несколько тем бесед: «Патриотизм и интернационализм», «Взаимосвязь понятий свобода, равенство и братство», «Товарищество и дружба». Кружок «Воскресенье» просуществовал до конца 1928 года, его посещали ученые, литераторы, художники, со временем собрания приобретали все бо́льшую религиозную окраску. Анциферов отошел от «Воскресенья» в начале 20-х годов, но при встречах с его участниками на «тропинках, проложенных человеческими судьбами в лесу нашей эпохи, я всегда был рад вспомнить наши встречи, наши беседы, наши вечера», писал он. Тропинки сошлись в апреле 1929 года, когда Н. П. Анциферов был арестован как участник кружка, объявленного ОГПУ антисоветской организацией. Это было трагическое для него время — умирала от туберкулеза его жена Таня. Этот союз двух незаурядных людей был скреплен любовью, единомыслием и сотворчеством, у них были годы счастья и общее горе — в 1919 году за месяц умерли двое детей Анциферовых. В 1921 году родился сын Сергей (Светик), в 1924-м — дочь Таня, и, оказавшись в тюрьме, Николай Павлович мучился мыслью о том, что ждет его семью. Ему несколько ночей снился один сон: он видел себя в своей комнате, вместе с женой и детьми. «Вы все думаете о доме. Вот Господь и послал вам утешение, во сне душой побывать дома», — сказал ему священник, сосед по камере. Божественное милосердие подтвердилось настоящим чудом: Николая Павловича на несколько часов выпустили из тюрьмы, повидаться с семьей. В сопровождении чекиста он приехал в Детское Село, и его спутник вызвался погулять, пока Николай Павлович побудет с семьей. Тогда он в последний раз видел свою Таню, и радость встречи смешалась с болью. «Времени я не сознавал. Время исчезло. Так отступает волна, добежав до берега, чтобы снова нахлынуть». Пришли дети, друзья принесли сирень, но уже пора было расставаться. Он сказал: «Прощайте», а Таня отозвалась: «До свидания», и в ее голосе звучало: «Верь — до свидания». И вот он опять в тюрьме, и только букет сирени в камере остался свидетельством чуда. В июле 1929 года участникам кружка Мейера объявили приговоры, Анциферова осудили на три года концлагеря, отправили на Соловки, и они с Мейером встретились в тюремном вагоне поезда, идущего на север. «Кончилась жизнь. Теперь начинается житие», — сказал Александр Мейер.