— Ах, нет, только не эту пакость. Засуньте их сами знаете куда!..
Вот так, с воспоминанием о небесной синеве перед глазами, с нёбом, возбужденным терпким ромом, в рубахе без ворота, с выстриженным затылком, с руками, накрепко связанными пеньковой веревкой, пылающий снаружи и заледеневший внутри, поддерживаемый одним и подталкиваемый другим, Лазарь выбрался на утренний холодок, услышал, как часы бьют четверть шестого (выходит, ему пожаловали пятнадцатиминутную отсрочку!), споткнулся, выругался, произнес: «Аминь!» — и с запозданием — с большим запозданием, уже у подножия черного эшафота, чей худосочный силуэт мелькнул на фоне тусклой позолоты распятия, — убедился, что правосудие и впрямь слепо.
— Клянусь вам, я невиновен! Клянусь вам перед Богом, что не я… Клянусь вам… Клянусь…
Лестница все не кончалась, и каждая последующая ступенька казалась вдвое выше предыдущей.
— Клянусь, я не убивал ее! Это Лазарь!
Помост. Бледный рассвет.
Люди внизу. Репортеры. Любопытные. И среди толпы, наверное, — Жоэлла, Билли, Дото…
А может, и Лазарь?
Приговоренный почувствовал, как его хватают за руки и за ноги, толкают на качалку.
— Это не я! Это не я! — Его безумный вопль перекрыл даже фабричный гудок. — Это не я! Это Лазарь, Ла…
Щелчок, свист.
Нож гильотины упал на Лежанвье, вырвав его из липких объятий кошмара.
Жоэлла и мэтр Маршан первыми вошли в комнату с белыми стенами. За ними следовали Билли и священник. Было уже почти шесть утра, но раньше прийти они не смогли.
— Все… Все кончено, Вэ-Эл! — сказала Жоэлла, досадуя на себя за недостаток деликатности. — Зато я привела отца Ландри, который присутствовал при последних минутах жизни Лазаря… У него есть для тебя важное сообщение… Говорите, отец мой. Говорите быстрее…
Отец Ландри заговорил глухим голосом, с трудом преодолевая смущение:
— Лазарь, да упокоит Господь его душу, перед тем как заплатить жизнью за свои прегрешения, простил вам, сын мой. («„Сын мой! Сынок!“ Интересно, по какому праву священники и палачи разговаривают одним и тем же отеческим тоном?» — хмыкнул про себя мэтр Маршан.] Боюсь, я не смогу дословно передать сказанное им, но я постараюсь…
Вот что сказал Лазарь, перед тем как отдать Богу душу:
— От лекарей я знал, что моя жена — вторая, чахоточная, — не дотянет до Нового года. Так что вскоре я мог бы жениться на Жоэлле — это был вопрос месяцев, а то и недель. По несчастью, Диана после моего глупого — на подушке — признания тоже это знала… В тот вечер она была словно бешеная, требовала, чтобы я отказался от малышки, чтобы мы уехали вместе… Она вцепилась в меня, грозила своей пушкой, того и гляди пальнула бы… Мэтр, снимаю перед вами шляпу! После истории с моим оправданием я думал, что взял вас за горло, но настоящая хватка — у вас!.. Я не раз повторял вам, что вы мне нравитесь, и вот вам подтверждение: я раскалываюсь, вместо того чтобы унести свой секрет с собой в могилу… Так что бросьте расстраиваться, папаша, и снова надевайте адвокатскую мантию… Вы не могли этого предвидеть, но благодаря вашему лжесвидетельству правосудие свершилось над дважды убийцей!