Во второе свое посещение Деронда застал Лапидота в комнате Эздры; он уже был прилично одет и просил позволения остаться при чтении старых бумаг из шкатулки деда Деронда. Деронда обошелся с ним очень холодно, чувствуя естественное отвращение к человеку, причинившему несчастье всему своему семейству; но он не мог прогнать его из комнаты, тем более, что старик оказался даже очень полезным для разбора древних манускриптов. Лапидот предложил переписать эти рукописи, так как глаза у него были гораздо сильнее, чем у больного Эздры. Деронда охотно согласился, полагая, что эта готовность работать доказывала спасительную перемену в старике, и даже на лице Эздры появилось довольное выражение, – но он все же выразил желание, чтоб переписка происходила на его глазах.
Уже два месяца жил Лапидот у своих детей. Деронда не замечал в нем никакой резкой перемены, и старик по прежнему ухаживал за ним; но он предвидел, что присутствие Лапидота в доме своих детей приведет когда-нибудь к открытой борьбе и позорному унижению, от которых он решился, по возможности, защитить Эздру и Миру.
Эти предчувствия еще более усилились бы, если бы он знал, что происходило в уме старика, который выносил все стеснения своего нового положения только в надежде выждать удобный случай и получить значительную сумму от богатого покровителя его сына и дочери. Желание приобрести деньги было у него так сильно, что он не остановился бы даже перед кражей. Поэтому Лапидот. Мало-помалу пришел к тому убеждению, что ему оставалось только взять у Деронда большую сумму в виде отступного и уехать снова за границу.
После долгих колебаний Деронда решил объясниться в своей любви Маре и просить быть его женой и с этим твердым решением он раз и явился в маленький домик.
Лапидот находился в таком дурном настроении, что не стал слушать чтение еврейских рукописей, а пошел покурить в сквер. Миры не было дома, но она должна была скоро вернуться.
– В такую жару вам здесь, Эздра, тяжело дышать, – сказал Деронда, прерывая чтение, – я поищу для вас получше жилище. Ведь теперь я могу распоряжаться вами, как хочу. Только я сниму галстук и тяжелое кольцо, – прибавил он и положил галстук и кольцо на стол, заваленный книгами и бумагами. – Я не расстаюсь с этим памятным кольцом и всегда ношу его на галстуке, но во время работы оно душит меня своей тяжестью.
Через несколько минут Деронда снова принялся за чтение еврейской рукописи под руководством Эздры, который объяснял каждую фразу, и ни один из них не заметил, как в комнату вошел Лапидот и сел в углу. Глаза его тотчас остановились на блестящем кольце Деронда, и он невольно подумал, – за сколько можно продать это кольцо. Конечно, он не мог выручить столько, сколько надеялся получить от Деронда отступного, – но одно было еще гадательное, а другое находилось в его руках. Он мог свободно взять кольцо, не боясь никакого преследования со стороны друга его детей, и не было ничего легче, как на вырученные деньги уехать за границу. Он встал и подошел к окну, но, хотя кольцо лежало на столе за его спиной, оно все время стояло перед его глазами, и он соображал, – что можно сделать только один шаг от стола к выходной двери. Однако, он все же не изменил своего решения объясниться с Деронда и пошел на лестницу, чтобы там дождаться его, но, проходя мимо стола, он как-то инстинктивно протянул руку к кольцу. Очутившись на лестнице с кольцом в руках, он надел шляпу и поспешно вышел на улицу…