Уиллистону не надо был досказывать до конца эту ужасную повесть. Они еще не забыли, как проскочили немецкий контрольно-пропускной пункт, спрятавшись в санитарном фургоне, как ворвались в полицейский участок, уложили восьмерых — или их было девять? — гестаповцев и вынесли изувеченного Эдди Барринджера. Через месяц Карстерс убил информатора, который выдал Барринджера, а два месяца спустя войска союзников высадились в Нормандии. Только в сентябре Эдди Барринджера доставили на родину, но лучшие армейские врачи не смогли вернуть ему левый глаз, зубы и пальцы ног. А потом война кончилась и они перестали быть «джедбургами» — это было кодовое название группы Управления стратегических операций, забрасываемых в оккупированную гитлеровцами Европу. Вскоре и само Управление стратегических операций было поглощено армейской разведкой и государственным департаментом — и «джеды» разбрелись по всей стране, вернувшись к своим гражданским профессиям. Но эти «джеды» остались живы только потому, что один из них выдержал сорок семь часов нечеловеческих страданий.
Они все были в долгу перед Эдом Барринджером, в долгу, который невозможно даже выразить простыми словами. Но четверо мужчин, собравшихся в этом заброшенном сарае, в словах не нуждались.
Их долг должен быть оплачен.
Профессор молча изучал выражение лиц товарищей и ждал.
— Парадайз-сити — мафиозный город, — громко объявил человек из Лас-Вегаса.
— Верно… Верно. Сенатский комитет по борьбе с организованной преступностью пару лет назад устроил там большой шмон, — вспомнил каскадер. — Газеты тогда много об этом писали.
Уиллистон кивнул.
— Эдди работал в утренней газете Парадайз-сити, — сказал он. — И, возможно, ребятам из местной мафии не нравились его статьи.
Карстерс уже улыбался. Он понял, как будут развиваться события дальше.
Но как к этому отнесутся остальные?
— Мы ведь не члены сенатской комиссии, не сотрудники ФБР и не газетные магнаты, — продолжал сурово профессор. — Впрочем, если бы даже мы и были ими, большого проку от этого ждать бы не пришлось, потому что язвы Парадайз-сити выставлялись на всеобщее обозрение чаще, чем бюст Урсулы Андрес — и с куда меньшим успехом.
Непомерный долг коротышке тяжким камнем лежал у него на душе уже долгие годы, и теперь этот камень превратился в острозубого грызуна, питающегося его чувством вины и жаждой мести. Он говорил, нервно шагая взад-вперед, но все еще не отваживаясь им сказать самое главное.
— Не тяни, Энди, к чему ты клонишь? — спросил Гилман.
— Мы можем сделать только то, что умеем, — ответил Уиллистон, и светловолосый миллионер поднял вверх два разведенных пальца левой руки — символ победы.