Президент покачал головой — раз, другой.
— Я рискую показаться циничным, а может быть, и жестоким, но в данный момент не имеет значения, был ли приговор, вынесенный ему, справедливым или нет, — медленно произнес он. — Разумеется, правосудие всегда имеет значение, как социальная и расовая дискриминация всегда имеет значение, конечно, но в данный момент я даже не чувствую ни гнева, ни жалости. Боюсь, в данный момент имеет значение вот что: считает ли Виллибой Пауэлл, что его осудили несправедливо, и как эта мысль может повлиять на его поведение. Значение имеет то, что его озлобление может повлиять на его решения, на его отношение к одному и только одному вопросу.
— Я не могу дать вам стопроцентно точный ответ, — ответила она. — Ответ знает только Виллибой — если знает. Он не терпит власти авторитетов, испытывает недоверие к тому, что у нас называется «истеблишментом», и считает, что этот самый истеблишмент несправедливо приговорил его к смертной казни, причем, вероятно, по сугубо расистским причинам. Он не психопат вроде Фэлко и не блаженный сумасшедший вроде Хокси, но он попал в камеру смертников в тюрьме Хелены вместе с этими двумя. У него есть все основания желать сведения счетов — как и у множества нацменьшинств в нашей стране — плюс некоторые глубокие личные причины.
— Вы же не утверждаете, что все негры в нашей стране готовы запустить ядерные ракеты, — подвел итог ее докладу Стивенс. — Тем не менее вы предполагаете, что данный чернокожий гражданин — этот индивид со сложной душевной организацией — способен на такое?
— В том-то все и дело, мистер президент, — подтвердила она, скрестив свои потрясающие ноги. — Он достаточно озлоблен, чтобы сделать это. Он был храбрым бойцом на фронте, он убивал врагов своей родины, получал за это награды, и вот теперь он считает, что его хотят казнить за случайное убийство какого-то пьянчуги-задиры. Я не выгораживаю Пауэлла, поймите меня правильно!
— Мы понимаем, — вмешался Бономи, — или по крайней мере пытаемся понять. Я не считаю, что президенту надо отстаивать свою…
— Погоди, Винс! Сейчас не время для предвыборных пропагандистских речей о человеческом достоинстве и гражданских правах. Мне ровным счетом все равно, будут или не будут голосовать за меня эти два врача.
— Мистер президент, — возразила она. — Я не хотела вас обидеть!
Стивенс еле сдержал зевоту. Ох, как же он устал!
— Доктор Осгуд, бывают моменты, когда президент или глава любой другой страны вынужден вести себя как последняя сволочь, — признался Дэвид Стивенс, — но я не из этих сволочей!