Они познакомились и стали болтать о Париже и Риме, о винах и радости возвращения домой, а когда расположившееся в углу гостиной трио заиграло какую-то мелодию, пошли танцевать. Она танцевала изящно, ловко, и, сжимая ее в своих объятиях, он ощущал тепло ее гибкого тела. Впридачу ко всему на ночном небе безумствовала яркая луна, и от тела Кэти Пикелис исходил тонкий аромат жасмина.
Все это было смехотворно-романтично.
Сцена в подвале здания полицейского участка на Семнадцатой улице была куда менее романтичной. Трое патрульных и сержант методично истязали Сэма Клейтона, двадцативосьмилетнего негра, который работал водителем автофургона-холодильника. У них уже несколько лет руки чесались отдубасить его по первое число — с тех самых пор, как активист движения за гражданские права, приехавший сюда из Нью-Йорка, целую неделю жил у него в маленькой деревянной хижине на окраине города. Теперь полицейские слепили ему глаза фонариками, осыпали ударами, поливали голову ледяной водой и проделывали множество иных жестоких вещей, которые могли причинить боль, но не оставляли следов. Клейтон, широкоплечий и круглолицый парень, который ни капельки не напоминал Сиднея Пуатье, не был ни красивым, ни слишком-то красноречивым. Он стонал, он ругался, он иногда вскрикивал, потому что истязали его уже довольно долго, и конца этим истязаниям не было видно.
А они твердо вознамерились, как ему было объяснено, склонить его к признанию в убийстве «той цветной девчонки, которую исполосовали на Лараби-авеню». В равной степени твердо вознамерившись ни за что не сознаваться и преступлении, за которое полагалась смертная казнь, и рассвирепев от всей нелепицы происходящего и от бессмысленных побоев, Сэм Клейтон ужасно страдал. Они и слушать не хотели его заверений, что в указанный период времени, когда было совершено убийство девушки, ом находился в церкви на танцах, и продолжали его истязать.
— С ним придется еще повозиться, — сказал один из полицейских, когда время уже близилось к полуночи, а Клейтон в четвертый раз потерял сознание, так и не сделав признания.
— У тебя что, есть вариант более приятно провести сегодняшний вечер? — с вызовом спросил его сержант.
Вопрос вызвал целую серию непристойных и лживых заявлений, после чего зверское и противозаконное истязание Сэма Клейтона возобновилось. В номере 407 отеля «Джефферсон» мужчина, называвший себя Артуром Уорреном, составлял список «укромных углов», которые он выбрал для использования в ходе операции «Молот». «Укромные углы» — тайники, где агент оставлял сообщения для других агентов, вряд ли были идеальным способом связи между членами подпольной сети. Цепочка связников-курьеров, в которой были «зияния», чтобы обезопасить всю группу от провала, обеспечивала, конечно, куда более эффективную и быструю связь. Но когда небольшой группе десантников, внедрившихся на вражескую территорию, вменялось действовать там, не имея поддержки местных союзников, а контрразведка противника была необычайно сильна, «укромные углы», как то: дупло в стволе дерева или щель между плитками кафеля в общественном туалете, часто оставались единственным способом. Полковник советского КГБ Абель держал связь со своим нью-йоркским аппаратом через «укромные углы», а сотрудники ЦРУ использовали их же для сбора микрофильмов Пеньковского в Москве. Участники операции «Молот» воспользуются тем же приемом.