Конечно, за договорную сумму пойти с иноземцем в номер или с соотечественником в подъезд — проституция без всяких оговорок. Ну а, допустим, выгодное замужество, брак по корысти, стремительный прорыв к материальным благам, обеспеченный с тылу, и с флангов, и вообще со всех сторон загсовским штампом, — это что? Чем расплачивается расчетливая невеста за будущее многолетнее благополучие? Так почему же за розничную торговлю телом выселяют в дальние пригороды, а за оптовую преподносят цветы?
Впрочем, в оптовой коммерции со слабым полом успешно конкурируют рыцари и джентльмены.
В самом деле, что приносят на алтарь высокопоставленной семьи крепкие телом и неслабые духом, на все готовые и на все способные зятья? За что вознаграждают их молниеносной карьерой? Нет слов, прибывающие доходы они отрабатывают, но можно ли эти доходы безоговорочно назвать трудовыми? А если зятьев двигают вверх по линии дипломатической (вариант, кстати, весьма распространенный), не будет ли справедливо определить их основное занятие как валютную проституцию?
Наконец, не худо бы и установить, где конкретно начинается и где кончается тело. От макушки до пят или, так сказать, от сих до сих? Логично ли, воспрещая к продаже филейную часть, беспрестанно выкладывать на прилавок все остальное?
Когда талантливый человек во имя благ житейских ставит мозги на службу лживой, а то и подлой силе, как назвать занятие это? Впрочем, известно, как назвать, именно так и называем. Но что-то не припомню, чтобы за политическую или литературную проституцию волокли в отделение или высылали на сто первый километр.
Ну а совесть, таинственная субстанция, живущая, видимо, тоже где-то в нашем теле, ибо где же ей еще помещаться, — разве редко продается она? Недавно слышал, как падением нравов в молодежной среде возмущался деятель, регулярно предававший впавших в немилость друзей…
Нет, я вовсе не оправдываю продажу конкретного тела за конкретную сумму — я просто ищу место этого вида проституции в, так сказать, общем строю.
В «Литературной газете» я прочел откровенные, злые и горькие заметки Майи Ганиной о «другой культуре» — не той, что досталась нам от классиков, от интеллигентов высокой образованности и высокой порядочности, а об иной, реально, увы, существующей, жутковатой культуре, позволяющей халтурить и пьянствовать, врать и красть, позволяющей женщине бить корову и орать на ребенка. Все это вроде бы не ново — давно знаем. Но писательское открытие Ганиной в том, что она увидела во всем этом привычном кошмаре не отступление от норм культуры, а — культуру, уродливую, грязную, но сложившуюся, окрепшую, в противоестественном направлении, но развивающуюся.