Он глотка два сделал, поперхнулся. Стаканом о зубы бьет. И плачет: «Алешка… брат… Алеш…» Мы уже на кровати лежали. Отобрала у него недопитое шампанское, поставила на тумбочку рядом с кроватью: «Не вернешь теперь твоего Алешу, что плакать зря?» А он все свое: «…Не успел я. Не успел… Не удержал его… Дыни ему захотелось. Там бахча была — арбузы и дыни. Огромные, от одного запаха спятить можно. Алеха и дунул за ними. Говорили ему — нельзя. Не послушался, думал — пронесет. А оно как ж-жахнет!..»
Тут его начало колотить, как в ознобе. Я накрыла его одеялом, а озноб не проходил. Потом вдруг бредить стал: «Жилет надень! Надень жилет!.. Ложись!..» Я ему принесла еще одно одеяло, легла рядом, по голове глажу… Он вдруг затих. Потом жалобно, как ребенок: «Не успел я. Дыни так пахли… Алешка рванул к бахче, а оно как жахнет! Там же все заминировано, понимаешь?..» И я вдруг вспомнила, где его видела. Пару лет назад передавали репортаж из Афганистана, про двух братьев-близнецов. К ним все корреспондент лип: «Как вам здесь служится? Расскажите нашим телезрительницам, как вы исполняете свой интернациональный долг?» — «Как и все. Исполняем», — и улыбаются. Помню, меня словно шилом тогда кольнуло: какая у них хорошая улыбка! Добрая и по-детски беззащитная. Да и сами они совсем еще дети. Жаль, если убьют, подумала тогда. Мужики из них выйдут что надо, уж я-то знаю в этом толк!
И вот теперь один из них… Думаешь, не тот? Может, и нет, но так похож… Нет, наверно, тот самый. Лежит и всхлипывает в моих объятиях. Ну как в романах, да? Только это очень уж грустный роман получился: с Димой-то у нас так ничего и не было. Я его хотела утешить, а он вдруг оттолкнул меня и страшно так закричал: «Не могу я с тобой ничего, понимаешь? Вообще НИЧЕГО не могу теперь!» И ушел.
Больше я его и не встретила. Искала потом, да не нашла. Тортилла сказала, уехал в неизвестном направлении. Рано утром собрался и уехал.
А с Нинкой мы подружились. Она мне после все рассказала. Он ведь, Дима-то, знал, чем я занимаюсь, ему про меня Тортилла все выложила. Да я на нее зла не держу — сама баба, все понимаю. А вот Диму жалко. Как он теперь будет жить, а?.. Что-то я разговорилась, да? Ну ладно… Такие дела…
— Вот брошу пить! — грозился Яков.
А Зойка подливала и приговаривала:
— Ты прими, Яш, прими. Оно легчее станет, нерву подкрепит.
Яков зыркал на жену воспаленным глазом, кряхтел и, морщась, принимал подношение. Потому что супругу нельзя обидеть. А Зойка была красива: хоть положи, хоть поставь — все едино.