Вернулась дочка из школы, а жены все нет. Любаша лицом в мать — кругленькая, ровно блюдце, и ямочки при улыбке вырисовываются. А фигурка не мамкина — стройная, гибкая, что прутик ореховый, спорт ей хорошо дается. Прошлым летом, когда в четвертый перешла, ездила в спортивный лагерь под Сочи — одна от всего района.
Любуется Яков дочкой, кровинушкой своей и Зойкиной гордится. «Получилась, — признает с застенчивой улыбкой, — косточка наша ладно проросла…»
А натурой Люба в него: мягкая, незлобивая. Пока в школу не пошла, все с одной куклой играла — сидит, бывало, в уголке, не видно и не слышно. Так тихонечко и до школы доросла.
Да, Любаша его утеха и отрада. Если бы не дочь, Якову в такие минуты, как сейчас, совсем бы худо было.
Бродя по хате, он время от времени останавливался возле Любашиного стола. Дочка срисовывала какой-то чертеж из журнала «Крестьянка», напевая себе под нос.
— Что рисуешь, Люб? — поинтересовался Яков.
— Да выкройку, — промурлыкала Любаша.
Яков не хотел мешать, но было совсем тоскливо, и он снова вернулся к столу.
— Много уроков нынче задали?
— Да не, наша Сима Петровна в декрет ушла, а другому учителю не до нас, — охотно раскрыла тайны школьной жизни Любаша.
Яков покачал головой, все-то нынешние дети знают. И снова закругалял — из горницы в кухню; из кухни — в сени, на крыльцо, выглядает Зойку. А ее нет и нет.
Уже и солнце за ветлу перекинулось, и ветерок подымается, вздыбливает перья на курах, и они ходят по двору, будто ощетинившись. Скоро уже и скотину загонять…
— Куда ж мамка наша запропастилась? — вернувшись в хату, спросил Яков, останавливаясь перед Любашиным столом.
— Куда, куда, — беззлобно передразнила его дочь. — Загуляла небось, вот куда.
Яков глаза так и выпятил: как же так?! Чтобы дите, неразумное, как он думал, и в курсе! Да что ж это на белом свете-то происходит?
— Ты чтой-то язык распустила, а? — на всякий случай строго спросил отец. — Что значит «загуляла»?
— Так ведь опять ревизор из области приехал, ты что, не знал, что ли? — удивилась Любаша.
Яков глядел на дочь, думал: выросла девка за год, он и не заметил. И ноги стали еще длиннее. Представил, как будут глядеть на эти ножки мужики, и тихо застонал.
Любаша тем временем приладилась ножницами к подолу юбки. Яков прошлогодней зимой привез из области отрез из красного японского шелка, а Зойка сшила. Ладная получилась юбка, с фалдами. Любаша в ней ровно цветок аленький в солнце горит.
— Не смей! — взревел Яков, выхватывая из-под ножниц кумачовую тряпицу. — Не смей укорачивать!.. Два часа пятьдесят рублей!..