— Обожди, Иштуган, дослушай до конца. Я пробовала говорить с Гульчирой. Но она все сводит к шуточкам. А тебе и тут хоть бы что… Ты и за сестру не беспокоишься.
Иштуган задумался. На этот раз упрек жены показался ему правильным.
— А это не будет подлостью с моей стороны? Может, и вправду их тянет друг к другу, а я, громыхая своими железками, вмешиваюсь в такое тонкое дело, как любовь.
— Зачем вмешиваться, ты объясни только, — сказала Марьям. — Ведь Гульчира неглупая. Во всяком случае, она поймет, что ты не желаешь ей худа. Не тяни, прошу тебя, поговори сейчас.
После долгих колебаний Иштуган нехотя встал и вышел в зал. Гульчира в халате расчесывала перед зеркалом мокрые волосы.
— Гульчира, — выдавил из себя Иштуган после небольшой заминки, — мне бы с тобой поговорить надо.
— О чем, абы? О любви? Или об Ильмурзе?
— Ты не смейся и глазами не играй. У меня нет шоколадки в кармане.
Иштуган очень любил сестру. Ильшат рано ушла из дому, и на него, старшего брата, легла обязанность нянчиться с Гульчирой в детстве. Он делал ей игрушки, приносил, если заводился лишний рубль, гостинцы. Частенько катал ее на лодке. Весной водил на Волгу смотреть на ледоход. Ильмурза был мальчиком болезненным и плаксивым, его Иштуган не брал с собой. А Гульчира, даже когда руки и ноги у нее бывали сплошь покрыты синяками, а лицо и плечи ссадинами, терпела, не хныкала. Однажды весной у Петрушкиного разъезда у них перевернулась лодка, оба оказались в воде, чуть не утонули, — Гульчира и тогда не расплакалась.
Гульчира почувствовала, что у брата действительно серьезный разговор к ней.
— Гульчира, как у тебя насчет… как бы это… Ну, о чем ты сказала…
— Абы, никак, ты и в самом деле хочешь говорить о любви? — подтрунивала Гульчира.
— Вот, вот, сама сказала…
И без того разрумянившиеся после ванны щеки Гульчиры запылали.
— Ильмурза?
— Нет, об Ильмурзе после… Я о тебе самой…
— Обо мне?
— Да, Гульчира. Много всякого слышу я о тебе, но ничему не верю. Ты не из тех, кто разменивает свою любовь на мелочи. Полюбишь — так на всю жизнь. Так ведь, Гульчук?
— Так, абы, — тихо сказала Гульчира.
— В таком случае, Гульчук, все! — Иштуган уже привстал, но Гульчира посадила его обратно.
— Раз начали… Мне больше не с кем посоветоваться. Ильшат-апа редко бывает у нас, а Марьям-апы стесняюсь.
— А ты не стесняйся.
— Все же… Она ведь немного другая. Не как мы, с мягкой душой… А мы… как говорит Абыз Чичи, Уразметы, — улыбнулась она.
Иштуган, в свою очередь, ответил ей улыбкой.
— Я ведь, Гульчира, в этом деле плохой советчик. Наверное, каждое мое слово лязгает железом.