И вот Идмас едет уже не в автомобиле, а в поезде. Господь уберег — Аван не заметил ее. Идмас сидела не шевелясь. Уже темнело. Пути, по которым бежал паровоз, терялись в черной мгле. Выведут ли они Идмас на свет или бросят в вечный мрак?
Стучали колеса. Вагон мягко покачивался. За окнами мелькали редкие желтые огни. Паровоз громко загудел. Идмас прикрыла веки. И, закрыв глаза, она видела протянувшиеся далеко-далеко рельсы, Впереди стеной поднималась черная как сажа ночь.
9
Надежда Николаевна подписывала в конторке ежедневные бумаги, когда вошел Ахбар Аухадиев.
Яснову немного удивило, что Аухадиев пришел сам, без вызова. После собрания, с которого он сбежал, он боялся на глаза показываться Надежде Николаевне, — заметив ее издали, прятался за первый попавшийся станок.
Среди тысячи разных дел Яснова незаметно для самого Аухадиева постоянно наблюдала за ним. И при каждой встрече с Файрузой говорила с ней об Ахбаре.
— Связываясь с ним, сама же сую в огонь свою голову, — сетовала Файруза.
Последнее время жалоб на Аухадиева не было. Наоборот, многие удивлялись происшедшей в нем перемене. Бросалось в глаза, что Аухадиев и внешне подтянулся: стал ходить в новой спецовке. И на голове у него вместо немыслимого блина, напоминающего воронье гнездо, была нормальная рабочая кепка. За какую-нибудь неделю он закончил наладку большого расточного станка, над которым другие бились чуть ли не месяц, но наладить так и не смогли.
То, что Аухадиев сам напросился на эту работу, мастер объяснил тем, что «собрание напугало его». Но Надежда Николаевна предполагала, что тут имели место и другие причины.
Оторвавшись от бумаг, Надежда Николаевна подняла на слесаря вопросительный взгляд. В глубоко запавших глазах его она прочла страх и беспокойство.
— Чем могу помочь, товарищ Аухадиев?
Аухадиев потоптался у дверей.
— Мое дело… Надежда Николаевна, небольшое, — откашлявшись, сипловато проговорил он. — Сейчас уйду. — Аухадиев сделал несколько шагов к столу. — Я знаю… Вы никогда не простите меня…
Надежда Николаевна подумала, что Аухадиев опять что-то натворил и пришел просить прощения.
— Тебе это и самому должно быть ясно, товарищ Аухадиев.
Аухадиев молча стоял с опущенной головой. На покрасневшем его лице выступили мелкие капельки пота.
— Я считала тебя мужчиной. Думала, у тебя хватит силы воли прямо взглянуть в глаза товарищам. А ты… сбежал! Сбежал, как трус! А еще фронтовик!..
— Погодите, Надежда Николаевна, — необычно кротко посмотрел Аухадиев на Яснову. — Совестно мне… Вы правы, я теперь понимаю… Сколько хорошего сделали вы для меня. И с Файрузой говорили… А я… не верил вам. Своим врагом считал. Но вы еще не знаете… — Аухадиев запнулся, точно у него перехватило дыхание, отвернулся и вдруг всхлипнул.