— Подлец! — крикнул Муртазин, замахиваясь тяжелым пресс-папье.
— Еще раз советую не горячиться, — надменно бросил Зубков и, выждав, пока Муртазин опустит руку, тоном, не допускающим возражений, потребовал: — Дайте слово, что Ихсанова не тронете. Тогда и вас никто не тронет.
Только сейчас Муртазину стало ясно подлинное лицо этого человека. Дрожа от ярости и гнева, он бросил:
— Могу пообещать лишь одно: вы сядете вместе со своими друзьями на скамью подсудимых! Вон!
— Ах, так! — процедил Зубков сквозь зубы. — Вы еще пожалеете от этом!
3
Дома Муртазин схватил сына за плечи и бешено затряс:
— Говори, щенок, у кого брал деньги? Кому давал расписки?
Ильшат едва оторвала мужа от насмерть перепуганного Альберта. Хасан дышал шумно, как загнанный конь. Кулаки его сжимались, лицо налилось кровью. Он еще что-то прокричал и внезапно остановился на полуслове. Молнией сверкнули перед ним последние события. «Сына ругаю, а сам…» Он схватился за голову, пошатываясь, дошел до своей комнаты. Щелкнул дверным замком. Ильшат, побелев от страшной догадки, бросилась к двери:
— Хасан, открой, слышишь… Хасан, не смей…
Она слышала, как он, стуча и хлопая, открывал ящики стола. Это еще больше испугало Ильшат. Она слезно молила мужа открыть дверь.
— Не бойся, не застрелюсь, — донеслось из-за двери.
Всю ночь Муртазин что-то писал.
Он без утайки вылил на бумагу все, что счел нужным сообщить партийной организации и прокурору. Осталось ответить еще на вопрос, который неумолимо встал перед его гражданской совестью: кто он?
Слишком долог и нелегок был жизненный путь Муртазина, чтобы он позволил себе бездумно отмахнуться от голоса своей совести. Он был одним из тех, кто не ищет объективных причин для своего оправдания.
«Да, точно… Теперь я все понял, все вижу… — рассуждал он. — Былая слава ушла от меня, — вот и завладел мной шайтан кичливости. Это он мутит, тянет в болото… Ослепило меня… Не поможет теперь ни один окулист на свете…»
В предрассветной тишине через открытую форточку ворвался петушиный крик. Муртазин вздрогнул, прислушался. Вспомнилась смешная история с петухом, которую рассказывал шофер.
Губы Муртазина иронически скривились.
«Недурная ассоциация», — подумал он с горечью и закрыл форточку.
Незаметно посинели окна, прозвенел первый трамвай на соседней улице. Муртазин открыл дверь и замер: на стуле, прислонившись к стене, дремала Ильшат. Видимо, она сидела здесь с самого вечера. Что-то необъяснимо нежное всплыло из самой глубины его сердца. Он тихо подошел к жене и поцеловал ее теплые волосы…
В девять часов, как всегда, Муртазин приехал на завод. Отвечая на приветствия кивком головы или еле заметным движением губ, он тяжелым шагом прошел через проходную.