У внутренних дверей цеха Погорельцеву встретилась Майя. Увидев старика, она зарделась и с быстротой ласточки скрылась в складской комнате.
Матвей Яковлевич посмотрел на кран. Полотнища на барьере уже не было. Старик, улыбнувшись себе в усы, покачал головой. Сколько времени эта девчушка летала из одного конца цеха в другой с этим обидным словом и не видела его. Лампочки тоже были все выключены. А на дверях конторки мастера висела бумажка: «Товарищ мастер, вы не экономите электроэнергию. Уходя, гасите свет! Комсомольский пост».
С Лизой Самариной он попозже поговорил, — улучил минутку, когда ходил менять инструмент. Остановившись поодаль, он понаблюдал за ней со стороны. Стоптанные старые резиновые боты. Застиранный черный платок. Такой же халат. «Нелегко, видно, живется без мужа-то». Самарина поднимала с полу тяжелые детали и, закрепив в станке, сверлила их, затем снова опускала на пол, уже с другого бока.
«Сколько раз она эдак должна наклониться за смену? — подумал Матвей Яковлевич. — И как только выдерживает у нее спина?» — пожалел он бедную женщину.
Что же это получается? Выходит, ее основная работа не сверление, а перемещение деталей с места на место. На само же сверление уходит совсем незначительная часть рабочего времени. «А тоже толкуем о повышении производительности труда!.. Разве нельзя поставить возле ее станка стол и класть на него детали… А сама-то Елизавета, должна же она видеть это. Не со вчерашнего дня на производстве…» И опять сжалось сердце у Матвея Яковлевича, как тогда, когда он стоял у черной доски.
Лиза Самарина пришла на производство еще до войны. Она была худенькой, проказливой девчонкой, хохотушкой, любившей попеть, поплясать.
За два-три года работы эта веселая хохотушка достигла того, что ее портреты буквально не сходили со страниц газеты, с витрин производственных показателей. В те годы очень часто приходилось слышать и читать такие слова: «Передовая производственница Лиза Самарина…», «Стахановка Лиза Самарина…», «Регулярно перевыполняющая план Самарина…»
И, нужно сказать правду, хотя и хохотушкой была, а умела держать себя, с парнями не хороводилась. Не вскружили ей голову и шумные успехи, как случалось с некоторыми. Носа не задирала. Ее улыбчивость, застенчивое смущение в разговоре со стариками, ее скромность создали ей крепкое уважение всего коллектива. Выйдя замуж и став матерью, она не бросила производства. Никто и не заметил, как она утратила славу передовой работницы.
В пору, когда имя Лизы шумело на весь завод, она работала токарем. Потом ее перевели на револьверный станок, с револьверного — на болторезный, что оставался еще от старых хозяев. С какого момента, почему мастера стали опасаться давать ей ответственную работу? Когда, каким образом безобидная проказница, хохотушка и певунья Лиза превратилась в замкнутую, злую на язык, бранчливую ворчунью Самарину? Ведь теперь не найти в цехе человека, который бы называл ее Лизой, Лизаветой или хотя бы Елизаветой Федоровной. Теперь к ней обращаются только по фамилии. Как же, почему забылось когда-то во всем такое приятное имя — Лиза, Лизавета, которое так любили старики и молодежь?