– Выводите всех на площадь, – распорядился я. но увидев в дверях двух офицеров конторы Моласа, виденных мною в Кордегардии Охотничьего замка дал дополнительный приказ. – А здесь собрать все документы, до единого клочка бумаги. Пусть это будет даже старый железнодорожный билет.
* * *
Мне вот интересно как это городские обыватели четко распознают, когда надо прятаться, чтобы не попасть случаем под раздачу, а когда можно толпу создавать безнаказанно. Зевак набежало… А ведь и получаса не прошло со взятия вокзала. С товарной станции еще стрельба слышна. Там с двух сторон мои пехотные роты и гренадеры фельдмаршала Аршфорта зажали и додавливают остатки мятежников. Боюсь, что пленных там брать не будут. Уж очень ожесточенная доносится оттуда до нас перестрелка.
Выстроили Тортфортов в ряд у глухой вокзальной стены на позор и заставили ждать, пока писарь под мою диктовку писал приговоры комиссара ЧК, об увольнении их (список прилагается) с военной службы «с позором за дискредитацию высокого звания императорского гвардейца».
Когда с Тортфортов штрафники срывали «с мясом» погоны и ордена по их строю пронесся едва уловимый вздох облегчения. Они решили, что это все.
Однако пока Тортфортов позорили, штурмовики по моему приказу прикатили на площадь старый гатлинг на высоких орудийных колесах. Не пригодился он инсургентам в обороне вокзала. Послужит нам…
После чего зачитали второй приговор. «За мятеж против законной власти и покушение на священную особу монарха, за зверское убийство пяти из шести электоров империи, за то, что не сложили добровольно оружие перед законной властью»… далее следовал список двадцати трех представителей клана Тортфортов, графов, баронов, вицеграфов и бургграфов… «придать сметной казни через повешение».
– Вам понятно? – ехидно спросил я. – Понятно, что вас повесят высоко и коротко, и вы будете висеть, пока не умрете?
Тортфорты возмущенно вскинулись и из их ряда раздались выкрики, что это не по закону – дворян вешать. Про честь после нашей беседы на вокзале с графом они больше не заикались.
Переждал пока они оторутся и махнул рукой глашатаю. Тот зычным басом продолжил зачитывать.
– Но учитывая, что все они до последнего момента находились на военной службе, то заменить им повешение расстрелом, – и, свернув приговор в трубочку, глашатай отдал его писарю.
Над площадью нависло молчание все еще не верящей во все происходящее толпы.
Я же снова взял слово.
– По-доброму, господа, надо бы провести над вами кровавую тризну, – положил я руку на кортик.
Стоящие в ряд у глухой вокзальной стены Тортфорты заметно дернулись, знают, знают, что такое кровавая тризна.