Василий ждал, когда яд начнет действовать, проникая сквозь кожу. По его руке снова провели чем-то влажным, и послышался какой-то странный чмокающий звук.
Ну что ж, подумал он, яд – это еще не самое страшное Гораздо хуже, когда тебя убивают в лифте. Или расстреливают, когда ты занимаешься любовью с женщиной. Еще хуже, когда человек в форме полицейского берет тебя на мушку на ступенях Божьего храма. Яд – это самое лучшее, на что я могу рассчитывать.
Однако смерть почему-то не наступала. Василий не мог высвободить руки, но он был жив. Он слышал звуки поцелуев, запечатлеваемых на его ладонях. Чувствовал мерзкий запах лосьонов, которыми его «мальчики» имели обыкновение смазывать свои шевелюры.
Василий открыл глаза. Вито, Гвидо, Рокко и Карло, стукаясь лбами и отпихивая друг друга, целовали ему руки, выражая Василию свое почтение.
– Ну, ты молодчина, Карли! Теперь у тебя громадная власть. Все тебя уважают. Мы всегда любили тебя, братан! Теперь ты заслужил еще и наше уважение. И уважение всего Нью-Йорка, – сказал Джонни Бангосса тому, кого считал Карлом Бангоссой.
– Теперь мы – самый могущественный клан в Америке! – воскликнул Гвидо.
Он полагал, что проявил себя достаточно хорошо, чтобы стать caporegime. Джонни, Витто, Рокко и Карло тоже претендовали на эту роль.
– Конечно, – ответил Василий.
Позднее он понял, что таким образом благословил пятерых головорезов на пополнение своих рядов и создание их собственных криминальных кланов под его руководством.
Тела убитых еще не успели остыть, когда средства массовой информации Нью-Йорка приступили к анализу происшедшего. Считая зверские убийства чем-то вроде шахматной партии, они объявили о появлении нового игрока, сделавшего блистательный ход. Ни один из журналистов не мог с уверенностью сказать, кто этот новый главарь мафии, однако всем было ясно, что он проявил себя великолепным стратегом. Одним точно рассчитанным ударом он обескровил все остальные криминальные группировки, которые теперь молили своего противника о мире. Из хорошо информированного источника стало известно, что этот гений криминальных разборок объединяет под своими знаменами остатки временно деморализованных мафиозных кланов.
Теперь Василий Рабинович чувствовал себя героем. То, что он считал формой моральной деградации, здесь воспринималось как гениальность. Как знать, может быть, со временем он войдет во вкус и даже сделает убийства своей второй профессией... Главное – чтобы жертвы умирали быстро, без обилия крови и мучений.
Видела бы его сейчас мать! Она бы поняла, что ее мальчик уже не тот шалопай, каким его считали в Дульске до того, как он уехал в засекреченный сибирский городок, до того, как случилось все остальное, до того, как обычный деревенский парень стал знаменитым. Василий мечтал о том, как вытащит мать из России, как она поселится у него. Теперь, обращаясь к нему, все называют его «доном», как и подобает именовать крестного отца. Значит, мать его станет «донной». В Америке даже есть женщина с таким именем – Донна Саммер. Он будет Доном Василием, а его мать – Донной Мириам.