Конечно, это льстило мужскому самолюбию, но, с другой стороны, ставило Николая в ранг сопровождающего лица. Вернее, безликого охранника, выполняющего свою работу. И его дух метался между желанием пройтись с красивой женщиной по ночному городу и необходимостью по служебным делам сопровождать хорошенькую блондинку. Особенно, если она возвращалась со встречи с мужчиной, пусть и деловой. Эта манера устраивать переговоры на нейтральной территории, под которой обычно понимался дорогой ресторан, всегда вносила суету в четкое расписание полувоенной организации, принявшей на себя обязательства личной безопасности клиента.
У Николая язык не поворачивался называть Машеньку клиентом. Он даже в отчетах и беседах с начальством величал ее не иначе как Марией Михайловной, что вызывало ироничную ухмылку у коллег и молчаливый взгляд у руководства. Сам же объект охраны то официально обращался к нему на «Вы» и холодным тоном просил не мешать переговорам, то нарочито откровенно заглядывал в глаза, когда им случалось быть наедине. Когда же выпадала возможность прогуляться по ночному Питеру, клиент вдруг прижимался упругой грудью к натренированным в рукопашном бою мышцам, внося невообразимую сумятицу в мыслительный процесс отставного офицера.
Впрочем, сегодняшнее утро не предвещало ничего подобного. Установившаяся в августе аномальная жара заставляла многих впадать в какое-то состояние анабиоза, отвергавшее на корню любую активность. После утреннего променада по набережной Фонтанки у Николая было лирическое настроение. Он даже позволил себе заварить пакетик зеленого чая в маленькой фарфоровой пиале с крышечкой. В отличие от полицейских в голливудских фильмах, которые на протяжении всего действа на экране постоянно пьют кофе из больших пластиковых стаканов и уничтожают несметное количество жаренных в масле пончиков, коллеги бывшего офицера никогда не притрагиваются к пище во время дежурства. Разве что редкая чашечка крепкого чая или кофе размером в пару наперстков, и не более того.
Краем глаза Николай заметил, как погасла на пульте лампочка, сигнализирующая об открытом окне в спальне квартиры на третьем этаже, потом моргнула лампочка входной двери, и дом заполнился равномерным постукиванием каблучков. В старинном особняке во время реконструкции не решились монтировать лифт, оставив шикарную лестницу в том виде, как она была задумана архитектором пару веков назад. Было еще рано, и дом на Садовой не проявлял признаков жизни, поэтому эхо, сопровождавшее каждый шаг по мраморным ступеням, пробегало в пролете широкой лестницы до самого потолка и возвращалось обратно, стихая у массивных дверей парадного. Внезапно каблучки зачастили, словно соревнуясь с эхом, а потом и вовсе остановились, прислушиваясь, когда звуки постепенно исчезнут. Так могла ходить только Машенька, и у нее было явно не деловое настроение.