* * *
Между тем, сам он родился далеко от Северной и Южной Америки, в Лионе, 29 июня 1900 года, в семье Жана и Марии де Сент-Экзюпери, урожденной Фонколомб. Произошло это в двух шагах от лионского дома тетушки Марии, графини де Трико, выходившего на площадь Белькур. Все обещало мирное счастье, сдобренное беззаботностью родителей, которые в те времена смогли позволить себе роскошь брака по любви, а также рождение двух старших сестер Антуана, Мари-Мадлен и Симоны, младшего брата Франсуа и младшенькой Габриэль.
Но в 1904 году все рухнуло. Во время поездки с женой в ее фамильный замок Ля-Моль Жан умер от кровоизлияния в мозг. Мария осталась одна, без доходов и с пятью детьми на руках. Так смерть впервые вошла в жизнь Антуана де Сент-Экзюпери. И память об этой потере, усиленная возникшей пустотой, не покидала его больше никогда. В тот самый момент, кстати, и началась борьба с этой пустотой, ставшая его личной потребностью и имевшая целью объединение людей.
* * *
С этого момента жизнь строилась между домом на площади Белькур и замками Ля-Моль и Сен-Морис-де-Реманс. Последний был совершенно очаровательным местом для проведения летних каникул, и он останется единственным символом детства. В его коридорах он следовал за матерью и вытягивал из нее истории, к которым он потом прикладывал все свое детское воображение и в которых находил все богатство человека. Мама звала его «Король-Солнце», и он, как настоящий король, царствовал над своим братом и сестрами, навязывая им свои игры, в том числе в рыцаря Аклена.
Из шалостей рождалось воображение, которое потом раскрасит в романтические цвета всю его жизнь, всю его историю. Таким образом, как он потом напишет в «Военном летчике», он будет родом из своего детства, которое есть «огромный край, откуда приходит каждый», будет членом «закрытой цивилизации, где шаги имели вкус, а вещи – смысл, что не было позволено где-либо еще». Начиная с этой вполне защищенной жизни, уже начали строиться его мысли о цивилизации в целом. На этом зижделись его размышления об оппозиции между вечностью и временностью. Иногда двух родителей достаточно, чтобы дать ощущение вечности. Именно это он и говорил: «Я был навеки прикован к своему столику – тайный свидетель торжественного совещания, на котором оба мои дяди, знавшие решительно все, вместе творили мир. Дом мог простоять еще тысячу лет, и, тысячу лет расхаживая по передней с медлительностью маятника, оба дяди все так же создавали бы в нем ощущение вечности» («Военный летчик»). Можно было бы описать страну детства, приютившую его воображение, словами, которые он использовал потом для описания закрытых садов