* * *
Он присоединился к своей части 3 декабря. Поначалу его новые друзья с подозрением относились к его способностям пилота. Они все знали про его возраст, про его несчастные случаи, про его легендарное легкомыслие. Что же касается Сент-Экзюпери, то это назначение ему очень даже подходило, ибо речь шла о разведывательном авиаотряде. Пилоты там так же рисковали, как и пилоты истребителей или бомбардировщиков, но они не обязаны были следовать той логике резни, которую, похоже, уже разделяли обе враждующие стороны. В Орконте он обсновался в главной комнате одной фермы. И он оценил суровые условия жизни, в которых в зимний период требовалось сначала разбить лед, чтобы помыться. Он писал: «Я счастлив разделить всю эту горечь, дискомфорт, холод и сырость, которые и составляют истинную роскошь». Именно ради этих людей, которые теперь его окружали, он и находился на войне. Он обедал с ними, а потом они уступали ему место за единственным столом в доме. И он писал: «Я связан не только со своими товарищами. Через них я связан со всей своей страной. Любовь, если уж она дала росток, пускает корни все глубже и глубже». Именно в такие моменты он лучше всего чувствовал, что защищает исконную цивилизацию, как это будет потом определено в его «Письме заложнику». «И вот теперь вся сила духовной пищи, духовного хлеба, который будет рожден этим полем, находится под угрозой, – говорил он. – Завтра мой фермер, преломляя хлеб, быть может, уже не будет служить той же домашней религии». Связи, создающие людей, находились в опасности, и они сами, составляя лишь «узлы отношений», тоже подвергались смертельному риску.
* * *
В Орконте военная инфраструктура была сведена к самому минимуму. Две эскадрильи, составлявшие авиагруппу 2/33, делили между собой кусок грязной земли и деревянную хижину, где собирался персонал. Однако там он снова почувствовал себя живым, потому что он ощутил, что он «есть», что он из 2/33, посреди своих товарищей, во Франции, в своей цивилизации. Он теперь был не один, не был похож на тело, выброшенное на песчаный берег. Его товарищ Рене Гавуалль отмечал: «Эта веселая компания, этот дружеский круг – вот что заставляло его лучиться от счастья»[48]. Его «Де Сото»[49] вскоре стал автомобилем всей авиагруппы и служил для кулинарных экскурсий, которые он организовывал. Однако его товарищи отправлялись в них с той же опаской, как если бы это были полеты в открытом небе. В самом деле, его повадки за рулем имели раздражающую тенденцию следовать за ритмом разговора. Его пассажиры, перепуганные и растерянные, цеплялись за что могли. При скорости в 130 км/ч на обледеневшей дороге он пропускал нужный поворот, и ему ничего не говорили, боясь, что ему вдруг вздумается развернуться.