— Почему же?
— Люди растут и взрослеют.
И до этого они доросли? До воздержания? Что же это за зрелость? Она ждала от мужа дальнейших объяснений, но тщетно. Беверли неожиданно ощутила прилив усталости и тоски и начала раздеваться. Обычное белье, а не безумные модели для девочек из «Тряпья». Беверли не могла, да и не хотела состязаться с этими худышками. Ей нравилось ее чувственное тело, даже если чувственность вышла из моды. Оно ей нравилось, и она не променяла бы его на худобу Лу Маррон, соответствующую господствующему ныне стилю женщины-девочки. Некоторые женщины не должны быть худосочными, думала Беверли. Сам скелет требует плоти, душа нуждается в ней. Раздумья об этом закончились тем, что Беверли выскользнула из трусиков и рубашки. Она швырнула трусы на розовый ковер. На них полетела рубашка. И она предстала перед Питером только в черном лифчике. Ее пышное белое тело трепетало в розовом полумраке комнаты.
— Дорогой, у тебя роман с этой Маррон?
— Что за чушь? Маррон! С чего это тебе взбрело в голову?
— Не с чего, а почему.
— Ладно, — покорно вздохнул он. — Почему ты так думаешь?
— Потому что только это может быть объяснением.
— Чего, позволь спросить.
— Того, что мы не занимаемся любовью.
— Я занимаюсь с тобой любовью, — сказал он из-под укрытия книги Пруста.
— Когда? Раз в год?
— Беверли, не надо преувеличивать. Гораздо чаще.
Она села на кровать рядом с ним и выдавила из себя вопрос, который сверлил ей мозг уже несколько месяцев:
— Я тебе отвратительна?
Он отложил книгу и взглянул на нее.
— Почему ты так думаешь? Нет, не отвратительна. Почему ты прицепилась к человеку, который явно меня не интересует?
— А что мне остается делать? Я хочу понять суть нашей проблемы, а для этого мне нужно разобраться в твоих чувствах. Поэтому так важно, чтобы ты был искренен. Если ты устал от меня — скажи. Если я тебе отвратительна — скажи. Только не лежи с книгой, не обращая на меня внимания и притворяясь, что все у нас прекрасно, хотя я знаю, что это не так. Питер, я женщина. Я так больше жить не могу.
— У тебя сейчас начнется истерика. Я это чувствую по голосу. Дорогая, выпей успокаивающее.
— Я ими по горло сыта. Меня интересует только одно лекарство, и ты лишил меня его.
— Господи, мы снова об этом?
— Снова? — закричала Беверли. — Ты сказал «снова»? Мы все время говорим об этом. Без остановки! С каких пор? О чем ты лопочешь, лунатик? Как ты можешь вот так лежать и читать Пруста?
Быстрым движением она выбила книгу у него из рук. Книга упала на трусики и рубашку. (О, это было символично!)
— Видишь? — сурово сказал Питер. — Я же говорил, что у тебя начнется истерика.