— Значит, ты работаешь с детьми?
— И с их родителями.
Поскольку он продолжал массировать ей соски, Симона начала слегка постанывать, чтобы продемонстрировать удовольствие. Может, она лесбиянка? Симона почти ничего не чувствовала, когда ее трахал мужчина, это ужасно, но всегда одно и то же: легкое возбуждение вначале, а потом — абсолютная пустота.
— Так ты кто? Я забыла.
— Я психолог.
— А какая разница между психологом и психоаналитиком?
— У нас разные способы лечения.
Она знала, что он хороший любовник, хотя сама ничего не чувствовала. Симона переспала со столькими мужчинами, что понимала разницу между хорошим и плохим; она не могла почувствовать разницу, но судить о ней могла, могла понять, у кого извращенные мозги, а Роберт Фингерхуд к таким не принадлежал. Наконец-то она встретила НОРМАЛЬНОГО мужчину, и смешно, что тут же заскучала обо всех психопатах. Почему? Роберт даже не использовал вибратор. Здесь он ее разочаровал. Зачем было его показывать, если не собираешься им пользоваться? Может, это как раз то, к чему придет: самой использовать «Вибретт»?
Однажды прошлым летом, вскоре после переезда в свою крошечную квартиру, она познакомилась с двумя парикмахерами и привела их к себе. Они вытворяли все, что взбредет в голову. Извращенцы трахнули и друг друга. Ей было неприятно сознаваться, но ее это невероятно возбудило. Странное зрелище: три переплетенных тела, и все они орут всякие пакостные слова. Голова у них у всех шла кругом, они по-настоящему свихнулись, но ей нравилось, потому что это казалось настоящим, казалось, что так и должно быть, даже когда они настояли, чтобы она трахнула себя морковкой. Они ей нравились: такие же безумцы, как и она. Симоне понравилось, как один лег на нее сзади, когда она лежала на другом. Ей нравилось быть связующим звеном, ей было так хорошо, что она едва не кончила. Они были гораздо лучше гитариста, который просил пописать на него в ванне. Она сначала расхохоталась. Но все равно исполнила просьбу. Почему же нет? Ему было так приятно.
— А какая разница между психологом и психиатром? — спросила она у Роберта Фингерхуда.
— Психиатры занимаются соматическими симптомами.
Симона не поняла последних слова.
— И они короче психологов, — добавил он.
— Кто?
— Психиатры.
— А почему?
— А у них отцы короче.
Он забавлялся ее невежеством, наверное, это позволяло чувствовать себя важным и значительным человеком. Симону не особенно интересовали мужские занятия, это не так важно, и спрашивала она только потому, что по опыту знала, как это волнует мужчин, но ответов почти не слушала. Они могли говорить что угодно, разницы для нее не было. Ее интересовало только их поведение в постели. Роберт был нежным любовником, мягким, но страстным. И у него был огромный член, она поклялась бы, что он длиннее, чем у Джека Бейли (когда встречусь с Анитой, нарисуем диаграмму), и ее восхитило то, как он кончает. Мужчины кончают по-разному. Некоторые очень тихо, так тихо, что ты даже не знаешь, когда он кончил, просто в какую-то минуту член обмякает, но ты не знаешь почему. У Роберта это был какой-то рок-н-ролл, он вознесся на небеса и низвергся в ад, все его тело сотрясалось, на лице появился безумный оскал. Симона любила смотреть в лицо мужчине, когда он кончает, хотя их это смущало, но ей-то что за дело? Обычно они старались отвернуться, но она не позволяла. Как и тем двум парикмахерам. Это было небольшим удовольствием. Она знала, что не может кончить потому, что она — нарциссистка, как ей кто-то сказал однажды. Крохотуля.