На душе было и того пакостнее. Губерт выл, представляя, как проклятый горбун овладевает Арлетт. Страшное возбуждение и тоска охватывали его, когда он вспоминал, как чудесно хороша она была. А как шло ей тяжелое ожерелье из больших серебряных и маленьких золотых монеток, скрепленных между собой бронзовыми колечками?!
Губерт мечтал убить проклятого шута. Мечта эта казалась столь же несбыточной, как если бы Губерт возомнил, что сможет в один день стать вдруг хозяином замка, соратником герцога Гвискарда. Ничего подобного случиться не могло, оставалось ждать, что барон решит помиловать Найденыша и что Гвиберт, натешившись с Арлетт, оставит ее в покое.
После Крещения пришла весть о том, что наконец-то пал Салерно и что герцог Роберт — теперь безраздельный хозяин всего юга Италии и большой части Сицилии — перенес столицу в завоеванный город шурина. Барон велел сыну готовиться к отъезду.
Тут слег Прудентиус, и Найденышу пришлось ухаживать за слепцом. Можно было бы предположить, что хлопоты отвлекут Губерта от собственных переживаний, притупят страдания, однако этого не произошло. Немощность старика только раздражала юношу. Кроме того, Прудентиус начинал вдруг ни с того ни с сего нести невероятную чушь, временами монах бредил, но случалось, потом повторял то же самое, находясь в здравом уме.
Вечером, накануне отъезда Роберта, Прудентиусу после визита ведуньи и травницы гречанки Сабины неожиданно сделалось легче. Он попросил вина и с удовольствием осушил одним духом большую оловянную чашу.
Губерт почувствовал, что наступил необычайно важный момент, который, возможно, изменит его жизнь. Воспоминания о видениях, посещавших Найденыша в крысином подвале, продолжали будоражить душу.
Они тревожили и радовали все, кроме одного, наполнявшего Губерта страшной тоской. Перед ним вставал огромный город в горах, окруженный добрым десятком миль высоких каменных, с неприступными башнями стен, таких широких, что по ним запросто могла бы проехать квадрига. Город был наполнен гниющими на жарком солнце трупами, всюду царила смерть, все живое обращалось в бегство. Даже степь вокруг пылала огнем, рвались в небо дымные тучи, скрывая собой солнце. Огромный стервятник кружил над полем, где лежал… Губерт Найденыш. Он был жив, но никто не знал об этом, кроме птицы, которая кругами спускалась к беспомощному человеку, чтобы выклевать ему глаза. Ее крылья заслоняли последние лучики солнца, те, что не успел пожрать дым…
— Барон еще жив, — проговорил монах. — Я так ждал дня, когда мне удастся сомкнуть пальцы на его глотке… — Он усмехнулся, почувствовав изумление, охватившее юношу, который мог ненавидеть шута, сердиться на Роберта, но и в мыслях не смел пожелать зла хозяину. — Да, я пятнадцать лет мечтал об этом славном мгновении. Но напрасно, я умру раньше того, кто отобрал у меня все, кто растоптал мою жизнь. Кто убил ее…