— Ты, это… вы того, — пробормотал Миша. — Спали, да?
«Ладно, — подумал Богданов. — В гости к барону Рикхарду я летал во сне. Опять началось… А это что?»
Вопрос имел под собой почву. У самого выхода из двора за спиной Миши темный, как чугун решетки заборчика, печально раскачиваясь, стоял великолепно освещенный игривым весенним солнечным лучиком в дымину пьяный… негр и громко и жалобно икал, а редкие прохожие и любопытные Мишины соседи могли лишь с грустью отметить печальный факт падения нравов среди лиц «африканской национальности».
— Брат! — простонал Миша и, поедая Богданова преданными глазами, бухнулся на колени перед дверью его «семерки». -Христом Богом, брат! Помоги!
— Э-э-э… — протянул Валентин, но прежде чем он успел поинтересоваться, чем должен помочь «молит-веинику» Мише, как чернокожий борец с зеленым змием, издав протяжный всхлип, также рухнул на колени.
— Па-ам-маг-ги, бр-рат! — простонал африканец.
— Какого хрена вам от меня надо?! — разозлился Богданов от обилия самозваных братьев. — А ну встаньте!
Ответом ему было нестройное, но истовое «Помоги, брат!».
— Какого хрена?!
— Все тебе расскажем, только выручи, помоги! — взмолился Миша и, косясь себе за спину, проговорил с великой скорбью в голосе: — Это все Мангус, падла черкожопая!
— Я Огюст, — жалобно пропел негр и снова икнул.
— Он, халява, пузырь второй уронил, — продолжал Миша со злостью и добавил: — Теперь икать начал! Смотреть не могу, убил бы!.. Да жалко… Учился у нас, с бабой нашей любовь крутил да присох крепко, а она его послала подальше, вот он и запил, неделю возле меня кантуется. Жалко, живая душа…
Богданов уже ни на секунду не сомневался, что «помоги» и «выручи» в системе понятий Миши означает только одно — «дай на бутылку». А вот что они собираются ему рассказать за следующую пятерку?
— А почему он тут-то болтается? — спросил Валентин.
— Так баба здесь жила, выгнала его, хату заперла, да и свалила… — сказал Миша и сплюнул в сердцах: — Шалашевка.
— Так чего же он в общагу не едет? — изумился майор.
— Так ждет, Рамеа, мать его!
— Чего ждет?
— Так ее, бл…дину, и ждет, — произнес Миша с подлинным сочувствием. — Горюет мужик.
Трагедия неразделенной любви африканца не могла не тронуть майорского сердца, однако отрывать от него — большого и отзывчивого — очередной пятерик он не спешил, решив сначала оценить информацию, которую утаил от него лукавый или нерадивый свидетель, и только потом произвести или не произвести выдачу безвозмездной ссуды.
— Встань и его подними, — приказал майор, опасаясь подвергнуться обвинениям в расизме со стороны прохожих и выглядывавших из окон жителей домов.