Поняв по тону, что надежда не умерла, Миша встал и, подойдя к товарищу, начал уговаривать того подняться, что Огюст и сделал, икая и всхлипывая:
— Я Нина любить, жениться хатеть, он ушел, я совсем помирать…
— Не надо, Мангус, помирать, — уговаривал его Миша, — бабу другой находи… тьфу, мать, привязалось! Другую найдешь!
— Ну, говори, мне некогда, — пригрозил Богданов. — Что там еще?
Забыв об Огюсте, Миша снова подбежал к Богданову и быстро-быстро заговорил, показывая куда-то в сторону.
— Тут рядом, тут недалеко, — начал он и сбивчиво принялся объяснять Валентину суть дела.
— Покажешь, и если наврешь, пришибу, понял? Из-под земли достану! — заявил майор, сверля глазами алкаша.
«Вроде не врет, хотя черт его знает!»
— Пойдем-дойдем, тут рядом, покажу, как есть, — запричитал Миша после многократных заверений в своей честности.
У подъезда дома, действительно расположенного в трех минутах ходьбы, Миша остановился.
— Вот здесь, — сказал он. — Я не пойду, мало ли зачем ты к нему, чтобы после не обижался. Он парень добрый…
Майор, не слушая дальнейших славословий в адрес «доброго парня», сунул Мише еще одну пятерку и, бросив через плечо: «Смотри мне!», вошел в старый, давно не ремонтированный, пахнувший кошками подъезд.
Щелкнули браслеты наручников, и спецназовцы в масках, завязав Илье глаза, запихали его в фургон без окон.
Ехали долго, минут, наверное, сорок, может, даже пятьдесят: часов у Иванова не было.
Кое-что казалось странным. Илья подумал, что если бы его везли на Петровку, то уж давно управились бы. Фургон шел резво, без постоянных остановок, неизбежных в Центре, где полным-полно светофоров. Наконец, машина остановилась, Иванова вывели во двор. По тому, насколько чистым был воздух вокруг, и по особенным запахам, не свойственным столичным кварталам, он понял, что оказался за городом.
Спецназовцы протащили его несколько метров по прямой, а потом он почувствовал ногами ступеньки. Скрипнули двери, под подошвами ботинок Иванова оказался гладкий каменный пол.
Повязку сняли, и Илья увидел, что находится не в унылом казенном здании милиции или прокуратуры; обитатели дворца (иного слова не находилось) явно привыкли жить в роскоши. Метрах в десяти впереди начиналась широкая лестница, устланная толстым ковром цвета темного пурпура.
«Кому же все это принадлежит?» — спросил себя Иванов, которому подумалось, что он попал на дачку какого-нибудь генерала или стройбатовского прапорщика. Однако долго любоваться мрамором и позолотой Илье не пришлось. Свет погас. Запели рога герольдов (запись, как подумал Иванов), послышался топот множества ног. Оттаявший было Илья вдруг подумал, холодея сердцем: