— Гастгеливать на мессе.
Зрители зааплодировали от восторга.
— Расстреливать на месте!., — объявил ведущий.
— Расстреливать! Расстреливать! Расстреливать! — подхватила толпа с пьяным восторгом. — Па месте! На месте! На месте! — веселился и ликовал народ на площадях и улицах.
— Вы получите возможность расстреливать каждого на месте! — заявил политик на трибуне, лицо которого словно бы постоянно менялось, не давая возможности Илье разглядеть его как следует. — Вам не нравится сосед? Вы сможете расстрелять его, причем, заметьте, на месте. Не люб начальник? К стенке. Надоела жена? К чему обременять загсы и суды? Впрочем, последние станут больше ненужными, надобность в них просто отпадет, как и в тюрьмах, мы победим преступность, ибо если нет тюрем и судов, существующих главным образом для того, чтобы бороться с теми, кто нарушает закон, значит, нет и самих нарушителей — то есть преступников. Об этом не могли и не могут мечтать ни в одном государстве в мире, такое возможно только у нас!
— Да! Да! Да! — закричал Илья. — Я согласен! Только зачем же начинать с меня? Мной лучше закончить!
Политик повернул к нему голову, и… Илья с удивлением узнал своего рыжебородого приятеля Музафарыча.
— Очень верная мысль! — согласился Логинов. — Но… видишь ли, существует одно правило в этой игре: ты либо палач, либо жертва, выбирай.
Дилемма казалась такой простой, что Иванов волей-неволей почувствовал подвох.
— И все? — спросил Илья.
— Так ты выбрал? — с чрезмерной дотошностью осведомился Логинов. Он еще сомневался! Оставалось только одно обстоятельство, смущавшее Илью. Павел почувствовал это.
— Обязательно расстреливать? — спросил Иванов.
Музафарыч Логинов просиял:
— Это единственное, что создает для тебя неудобство? Ну конечно, мы не требуем использовать непременно один-единственный способ, даже рекомендуем разнообразить их. Главное, ощутить в полной мере эстетическое наслаждение от совершаемого тобой акта умерщвления. Жертва должна жаждать своей кончины в не меньшей степени, чем этого хочешь ты. Тебе же следует постараться заставить ее или его радоваться наступлению окончанию процесса умерщвления, но не как избавлению от мук, а как естественному завершению благодатного акта принятия ею насильственной смерти, являющегося венцом всего, чем-то вроде купола собора, без которого само здание кажется бессмысленным нагромождением камней.
— Это не легко… — засомневался Иванов.
— У тебя должно получиться, — уверенно заявил Логинов. — Ты понимаешь, что попал сюда не случайно, ты принадлежишь к касте избранных, поставленных в жизни гораздо выше массы — рабов, ты — сверхчеловек.