Однако Боэмунд уж точно не глупее брата, а думает иначе. Хотя, с другой стороны, если повелитель окажет милость… обманщику. Герцог понимал, что, какой бы лютой и мучительной казни ни подверг бы он самозванца, кривотолков не избежать; бароны и дружина станут шептаться: «Господин стал староват, где же его хитрость и мудрость, которые мы так превозносим?» Горожане будут посмеиваться, а властителя, над которым смеются, не боятся. Утрата страха подданных — потеря власти.
Жаль не вовремя скончался Иосцелин, тесть Рикхарда. Старик вернее всех мог бы опознать внука. Но отца покойной госпожи замка в Белом Утесе не воскресить, а ее брат, не ладивший с герцогом, давно уже сменил сюзерена, перебравшись под крыло к Рутгеру Сицилийскому. Впрочем, от сына Иосцелина толку в данной ситуации мало — он видел племянника только в нежном возрасте.
Следовало принять решение. Разбойники, как доносили, частью рассеялись, частью ушли на север. Хорошо бы послать дружину, но пришлось отправлять войско брату на Сицилию, а ведь и здесь не все просто; город едва завоеван, в стране не спокойно, жители покорны, только пока остры клинки норманнов, пока быстр бег и неудержим натиск их дестриеров, пока между баронами поддерживается хрупкое согласие, а оно только до тех пор возможно среди своевольных вассалов, из которых один не желает уступить другому, покуда боятся они господина, верят в его, мудрость, силу и справедливость.
— Скажи-ка нам… Роберт, твой отец, он ведь карал непокорных, наказывал ослушников? — спросил Гвискард, а когда Губерт кивнул, попросил: — Расскажи нам, как он казнил их.
Губерт охотно пустился в повествование, во время которого время от времени, забыв о субординации, и герцог и сыновья все чаще задавали вопросы рассказчику, нередко без стеснения перебивая друг друга. Обстановка разрядилась, а над историей казни Мели-тены Боэмунд и Рутгер хохотали от души.
— Надо бы перенять опыт мессира Рикъярда, пусть земля ему… — наскоро перекрестившись, предложил Рутгер. — Отец, у тебя же тюрьма полна, может, устроим завтра потеху?
Тут столь разные и внешне и внутренне братья проявили изрядное единодушие, Боэмунд поддержал Рутгера Скупого.
— Будет вам, — неожиданно рассердился Гвискард, которому очень не понравилось упоминание о кровавых рогах, «проросших» из черепа Петра Беззубого. Герцог хотел сказать: «Нечего кликать чертей», но вслух произнес иное: — Я сам решу, как и кого мне казнить!
Он понимал, что нельзя долее томить подозрениями сироту, следовало поскорее покончить с проблемой, но что-то мешало герцогу принять единственно подобавшее решение. Он задумался. Нет, не зря прозвали лаской мессира Роберта, сына норманнского рыцаря Танкреда де Готвилля.