Все ждали, когда немцы перейдут речку – это был оговоренный рубеж открытия огня. Берега в этом месте были крайне пологие, и спрятаться там было негде. И когда цепь немецких пехотинцев, настороженно оглядывая лежащее перед ними поле и опушку леса, ступила на северный берег Бобрика, тишина взорвалась грохотом выстрелов. Огонь был настолько плотным, что Шупейкин так и не понял – немцы сами упали и залегли, или их просто всех убило в первые же мгновения. Но стрелять они не стреляли. Зато загрохотали пушки танков, потянулись страшные нити 20-миллиметровых трассеров, сметая жидкие брустверы неглубоких окопов. Через секунды на позициях советских подразделений начали рваться мины.
Время замедлилось – прошла всего лишь минута, а уже горели 6 немецких танков, включая «четверку», получившую в борт два снаряда; замолчали 4 зенитных автомата, но стреляло еще 8. До минометной батареи достать было нечем. Точнее – могли бы БТшки из своих сорокапяток, но из тех, что встречали немцев в лоб, горело уже 2 и еще одну немцы достали во фланговой засаде. БТшки не успевали «отмахиваться» от немецких танков и зениток. БТ Смирнова пятился назад – он вторично решил задействовать горевший танк в качестве укрытия. Теперь уже свой. Если успеет. Двадцатимиллиметровки стригли кусты как траву. Смирнов прекрасно понимал, что везенье скоро кончится, и он получит «свой» снаряд или очередь зенитки.
Все изменилось за секунды. Внезапно замолчала минометная батарея, секундами позже – замолкли зенитные автоматы и тогда Смирнов в триплекс увидел, как на опушку противоположного берега выходят БТР-70 и три знакомых БРДМ. КПВТ с трехсот метров рвали заднюю броню немецких танков в клочья. Почти все они вспыхнули – бронебойно-зажигательные пули калибра 14,5 мм сделали решето не только из брони, но и из топливных баков. В немецких экипажах живых не было. Не стреляли они только по «Ганомагам», там обошлись работой снайперов по пулеметчикам. Немецкие водители по одному с поднятыми руками стали вылезать из БТРов. Бой закончился.
Шупейкин поднялся из своего окопа. И задумчиво посмотрел на буквально срытый бруствер. За три недели войны он еще ни разу не попадал в такой переплет. Если б не удар с тыла – немцы раскатали бы их максимум за 15 минут. Без вариантов. Из соседних окопов так же отряхиваясь, выбирались солдаты и матросы. Кто-то стонал, бежали штатные санитары. К некоторым окопам народ подходил, снимая пилотки, каски, фуражки, береты, бескозырки и молча, стоял над погибшим своим товарищем. Больше всех погибло пулеметчиков. Они на поле боя среди пехоты самые заметные и по ним больше всего стреляют. Подошел к такой группе и Шупейкин. На дне неглубокого окопа лежал разорванный солдат. Очередь спаренной двадцатимиллиметровки не убивала. Она разрывала человека на части. Все дно окопа было залито кровью. На солдате лежал красный от крови и только местами голубой берет. Тут же валялся искореженный пулемет, неизвестной Володе конструкции.