– А в мягкой или твердой обложке? – вопросы посыпались из Виолы, как из мешка. – У кого осталось право на перевод? И на экранизацию? Плата за телеверсию была тоже оговорена в контракте? И... и гонорары от читательских клубов – был там этот пункт или нет?
– Да не знаю я! Когда речь заходит о его величестве долларе, ты словно с цепи срываешься, детка! Ты просто маленькая жадина. Виола. Виола! Виола! Где ты?
Под звуки своего имени, рвущегося из трубки с разными интонациями, Виола Пумбс медленно нажала на рычаг.
Выйдя из телефонной будки в здании Министерства финансов, она направилась прямо к ожидавшему в вестибюле маленькому милому азиату и наградила его звонкими поцелуями в обе морщинистые щеки.
– Не следует до меня дотрагиваться, – поморщился Чиун. – Если уж тебе непременно хочется трогать, трогай вот этого. – Он указал на Римо. – Он это любит.
– Вы уже готовы, мисс Пумбс? – тяжко вздохнув, спросил Римо.
– Готова, – кивнула Виола.
– Первое, что ты должна запомнить, дитя мое, – вещал Чиун, пока они шли к лифту, – что само по себе убийство пользуется дурной славой в этой стране, потому что здесь всем заправляют любители. Именно они, с их жаждой убивать без разбора и четких условий, представляют позор любой нации. Я говорю это тебе для того, чтобы ты рассказала все слово в слово своей Комиссии и они узнали наконец правду – ибо я опасаюсь, что если что-то не сладится, обвинение падет на меня. А не сладится ничего – потому что мне так и не дали руководить этим делом.
– Чиун, – попросил Римо, – заканчивай, а?
Заместитель директора Службы безопасности отвечал непосредственно за охрану президента. Он никогда никого не принимал в своем кабинете – потому что там хранились списки тех, кто отвечал за охрану Белого дома, охрану президента в официальных поездках, на отдыхе и, что хуже всего – во время публичных выступлений.
Заместителю директора было сорок два года; выглядел он на шестьдесят с хвостиком. Седые волосы, глубокие морщины на щеках и вокруг рта, темные набрякшие мешки под глазами, в которых застыло выражение затаенного ужаса.
Разговаривая, он то и дело подносил к губам стакан с разведенным «Алка-зельцером», которым запивал желудочные таблетки. Они единственные могли справиться с тем количеством сока, которое вырабатывал его давно расстроившийся пищеварительный тракт. Борьба с этой жидкостью давно превратилась в навязчивую идею; и если другие мужчины его возраста просыпались среди ночи, разбуженные желанием бежать в туалет – он в этих случаях тянулся к столику с таблетками. Вообще спал урывками, редко.