— Исчезни, — сказал я и закрыл глаза.
Она мягко и нежно поцеловала меня в лоб.
— Я приду к тебе позже, — пообещала она. — Тебе еще нужно ко всему этому привыкнуть. Но поверь мне — лучше тебе согласиться. Иначе — тебе еще есть что терять, любимый.
— Больше нет, — сказал я тихо.
— У тебя еще остался ты сам, — напомнила Лорелей.
Часть 8
Конечно, я так и не сказал им — да.
Часть 9
Как обычно — прекрасное утро. Свежий ветер врывался в окна весло и беззаботно, ероша мои волосы. Я поднял голову и бессмысленно огляделся — я лежал на полу, скорчившись на великолепном пушистом ковре, еще со вчерашнего дня полностью одетый, разве что успевший расстегнуть воротник и развязать галстук, в смятой и перекрученной одежде, будто после хорошей пьянки.
Господи, какая жуткая ночь…
Кто бы знал, что вспоминать — это так больно.
Но достаточно. Теперь я помнил все — достаточно для того, чтобы сделать теперь больно кому-то другому.
Я поднялся, чуть пошатываясь, и начал тщательно приводить себя в порядок — никто из них не должен заподозрить, что я снова научился видеть кошмары.
— Милый, — сказала Лорелей с металлическими нотками в голосе, — тебе все равно придется нам подчиниться. В здравом уме и твердой памяти, или нет. Это уже неважно. Хотя, пожалуй, играть свою роль ты сможешь гораздо хуже, зато проблем с тобой станет куда меньше. — Она презрительно щелкнула пальцами. — Ты станешь игрушкой, идиотом, твое сознание будет просто белым листом бумаги — чистой доской[1], на которой мы напишем все, что нам будет угодно. По сути, ты вынуждаешь нас совершить еще одно убийство — твоего сознания. И знаешь, милый, не такой уж это безболезненный процесс, к тому же и в становлении твоей новой личности нам понадобится элемент дрессировки — на самом примитивном уровне. Ну, так как?
— Дорогая, — сказал я, с ничуть не меньшим презрением, чем она, тем же ледяным тоном, — воспитание не позволяет мне плюнуть в лицо женщине по-настоящему, но считай, что я это сделал. Ты ведь прекрасно знаешь, что при малейшей возможности я постараюсь свернуть тебе шею. Так что, давай не будем играть в кошки-мышки. И не ищи себе оправданий. Катись к черту.
Лорелей залепила мне пощечину. Она все еще была склонна актерствовать. Глаза ее сверкали почти праведным гневом.
— Ты сам во всем виноват! — воскликнула она. Бог ты мой, неужели она действительно все еще искала себе оправданий?
— А что, ты ждала, что я испугаюсь? — спросил я. — Ну уж нет, не дождешься.
— Ты испугаешься, — пообещала она. — Ты будешь очень меня бояться. Но тогда будет уже поздно что-то менять.