— Это не мои слова, а Махтумкули…
— Кого-кого?!
— Великого Махтумкули Фраги…
— Не скоморошничай! — Джунаид снова взвился. — Кого ты имел в виду, когда выхвалялся своей ученостью?
— Если это ласкает твой слух, объясню, — Аннамурат поднялся. У старика почти не было ресниц, поэтому глаза его казались немигающими, они впивались в собеседника, а меткие слова подливали масла в огонь, выводили обычно спокойного, уравновешенного Джунаид-хана из себя. — Беркут — это русский царь, которого спихнули сами же русские, большевики, а болотный лунь — иранский шах, бухарский эмир, хивинский хан, вся узбекская и туркменская знать… Все они хищники, как сказано в священной книге мусульман…
— Хватит! — гаркнул Джунаид-хан, словно ошпаренный, и поднялся. Глаза его налились кровью, у висков вздулись вены. — Коли ты знаешь коран, слушай: «Огонь ваше место для вечного пребывания в нем, если только аллах не пожелает другого!» А он не пожелает, я знаю, я сам позабочусь об этом. «И всякий раз, как изжарится ваша кожа, мы заменим ее другой кожей!..» Вот что написано в коране!
— Поистине аллах великий, мудрый! — вставил наконец свое слово духовный наставник хана.
Джунаид-хан снова сел и, не глядя больше на старика, небрежно бросил рослому юзбашу:
— Проводи досточтимого Аннамурат-агу, да подальше, чтобы наши собаки, о аллах, не набросились и не разорвали старейшину… Окажи ему почести, какие любил оказывать мой бесценный друг и соратник Эзис-хан… Земля ему пухом!
Сотник понимающе ухмыльнулся и кивнул старику:
— Пойдем, почтенный!
Аннамурат напоследок обвел взглядом присутствующих, но каждый отвернулся, избегая его глаз. Низко опустил голову Курре, казалось, сейчас распластается змеей по полу и, извиваясь, уползет под ковры, ящики, заберется между мешками, от которых тлетворно пахло кровью, дымом пожарищ и предательством. Не сказав больше ни слова, старик повернулся и, чуть подняв бороду, гордо вышел из юрты.
Солнце уже висело совсем низко. Длинные тени гор ложились на пустыню, почти накрывая аул. Рослый юзбаш с карабином на локте, засыпая на ходу в рот порцию зеленого нюхательного табаку, уводил Аннамурата все дальше, за волнистые гряды барханов.
Старый Аннамурат, еле выбирая ноги из сыпучего песка, теряя силы, остановился. Повернувшись лицом к своему конвоиру, он смотрел мимо него, на горы и на родной аул. Лицо старика было спокойным.
— Помолись, достопочтенный! — Сотник сплюнул тягучую от табачной жвачки слюну.
— Я помолился, когда еще решился идти к Джунаид-хану. — Старик поправил на голове черную барашковую папаху, из-под которой виднелась запотевшая по краешку тюбетейка. — Знаю его, кровожадного… Ты сам не забудь помолиться, палач… Да услышит ли аллах твои молитвы? Я стар, свое отжил и смерти не боюсь, а тебе, убийца, умирать будет страшно. Аллах не простит злодеяний ни тебе, ни Джунаиду…