Таган отдал Ашира в новую школу, открытую в соседнем селе Дузлы-Кала, а сам снова подался в пески, на бой с недобитыми бандами Джунаид-хана. Окончив школу, Ашир поехал в Ашхабад, поступил в театральную студию — он хотел учиться, хотел исполнить отцовскую волю. Он чувствовал в себе призвание, талант артиста. Еще в Дузлы-Кала он смешил ребят тем, что мог на глазах преобразиться — и голосом, и обличьем — в аульного бая, в его сварливую старшую жену. Ашир мастерски подражал школьному учителю, любому, стоило с кем хоть раз увидеться, поговорить. Привередничать с выбором института не приходилось: в Туркмении вузы и техникумы открылись только в начале тридцатых годов. Хотел было Ашир в Ташкент податься или еще подальше — в Москву, да отец воспротивился: «Я дома гость, и ты уедешь… Кто с матерью и сестрой останется? Ашхабад же рядом, в выходные, на каникулы наведаешься, и то матери подмога…»
Пять лет только прошло, как отгремела боями Гражданская война. Советская власть хотя и отдала беднякам земли ярых контрреволюционеров — ханов, крупных баев, царских и эмирских чиновников, но в аулах еще хозяйничала феодально-байская верхушка, владевшая, как и прежде, землей и водой, державшая в страхе забитую часть дайхан. Все дела вершили родовые вожди и муллы. А они что хотели, то и воротили. Незыблемыми, как кряжи Копетдага, считались кабальный санашык — дореволюционная общинная система землепользования, дающая право на землю и воду только женатому мужчине. А жениться в то время было непросто. За невесту требовали огромный калым — выкуп. Где бедняку или дайханину столько уплатить? Были неприкосновенны пока и мульк — собственность бая или хана, и вакыф — земли, принадлежащие мечети, духовенству. Вчерашние бедняки, батраки, дайхане, еще не вырвавшиеся из байской кабалы, в силу неразвитого классового сознания не понимали, что в их воле, только им подвластно сломать извечные оковы средневековых обычаев и традиций, отнять землю и воду у «своих» ханов и баев.
— А вот в России, на Украине совсем иначе, — рассказывали студийцам на политических занятиях. — Там еще летом восемнадцатого года деревенская беднота под руководством городского пролетариата повела бой против кулачества, отобрала у него земли. Этого про туркменский аул не скажешь. Рабочего-то класса у нас раз-два и обчелся, да и тот неопытный. Как же обессилить бая?
В те годы ехать с «красной арбой» в аул было равносильно подвигу. В летние каникулы, а то и в учебную пору драматическая студия, в которой занимался Ашир Таганов, часто выезжала в села. Студийцы в неизменном сопровождении аульных мальчишек, взбивая пухлую дорожную пыль, шагали в четком строю мимо высоких байских глинобитных заборов, наглухо закрытых дверей. Юноши громко распевали песню, вызывавшую бессильную злобу богачей: