— Принимай взвод Сушко. Будешь командиром.
— Вы думаете, я справлюсь?
— Сколько тебе лет?
— Девятнадцатый…
— И это мало?
— Не знаю, товарищ командир эскадрона.
— В Гражданскую мне было почти столько же. Я был комиссаром в партизанском отряде Аллаяра Курбанова. А это в тылу белых, за сотни верст от штаба, вокруг — враг… Не возражай, брат мой… Сложнее было, выдюжили. А тут вокруг все свои, командование под боком. Будет трудно — поможем, не знаешь — научим.
Сергей Щербаков сказал эти слова по-туркменски и улыбнулся. Сын местного поселенца, пограничного фельдшера, выросший в горах Копетдага, среди отважного туркменского племени геркезцев, подаривших миру великого поэта и бесстрашного воина Махтумкули, этот русский парень, прозванный в народе туркменским именем Довлетгельды — «Государство пришло», — блестяще владел туркменским языком.
Щербаков неожиданно спросил:
— Ты сколько служишь, Ашир?
— Шестой месяц…
— Считай, шестой год! У нас месяц равен году. Верю, что сын краскома, моего друга Тагана, сумеет командовать взводом. И комиссар Розенфельд согласен. Идем, красноармейцы ждут тебя, своего командира!
Была поздняя осень 1925 года. Ашир Таганов стал командиром взвода в кавалерийском эскадроне ОГПУ.
Минуло три месяца, как Ашира назначили командиром взвода. Однажды утром Сергей Щербаков дал ему адрес конспиративной квартиры ОГПУ, расположенной в тихом переулке города.
Ашир легко отыскал особняк. В небольшом домике из двух комнат с белыми ситцевыми занавесями, столом, покрытым украинской расшитой скатертью, сидели в штатском Касьянов, Розенфельд и еще один коренастый туркмен, лицо которого Аширу показалось знакомым. «Где же я его видел?»
— Я не опоздал? — спросил Таганов, поздоровавшись с собравшимися.
— Ты сама точность, — Розенфельд улыбнулся знакомой и такой родной улыбкой. В тот миг он чем-то напомнил Аширу отца. — По тебе часы можно сверять…
«Как бы я жил без друзей отца? Касьянова, Щербакова, Розенфельда… Без них жизнь была бы тусклой», — подумал Ашир, и какая-то теплая волна залила его грудь. Но юноша вдруг осознал, что его неспроста вызвали сюда, немногословный комэск наедине подготавливал его к встрече с этими занятыми людьми.
— Садись, Ашир, — Касьянов глазами показал на свободную табуретку, стоявшую с ним рядом. — На здоровье не жалуешься?
— Да разве я старый? — Ашир смеющимися глазами взглянул на Розенфельда.
— Ты что, Ашир, на меня смотришь? — пошутил Розенфельд. — Хочешь сказать, что я старый?!
— Как у тебя дома? — Касьянов притушил улыбку на лице. — Здоровы ли мать, сестренка? Помогаешь им?